— Света! Я, наверное, схожу сети посмотрю. Как бы чего не вышло.

Светлана кивнула в ответ головой. Мол, давай, валяй.

Здесь жизнь простая. И народ такой, что накинь на заимке крючок на дверь — уже никто не зайдет. Но вот чужие!

Они повозились на базе еще с десяток минут. И так, не заходя больше в домик, отчалили на реку. Рыбачить. Не забыли на всякий случай надеть спасательные оранжевые жилеты. Власть на реке! Могут и оштрафовать.

Тронулись вверх. Вслед за катером. Шли недолго. У песчаной косы Володька заметил знакомый, торчащий из воды кол. Осторожно направил бат прямиком к нему. Это сеть. Капроновая, крепкая. Жена держала с помощью весла бат на месте, а Володька начал выбирать сеть.

— О! — раздался его голос с носа. Это значило, что первая рыбина оказалась в руках. А затем извивающийся пятикилограммовый «чурбачок» упал на металлическое дно. Озеров тянул дальше. Еще через пять секунд Светлана опять услышала его возглас:

— О-о! — Появилась еще одна скользкая, запутавшаяся в этой сети большая рыбина. Он вытащил ее из воды, размотал. — Задох нулась, зараза!

Наконец достал и выбросил уснувшую рыбину в воду.

Вытянул следующую по ходу секцию. Метра через три снова Светлана услышала его возглас:

— О-о-о! Это микеша! О-о-о!

Рядом, где-то за поворотом, прорезался звук мотора. Володька опустил сеть на воду в ожидании. Кого там принесло еще?

Из-за зеленого берега вылетел самолет — не самолет. Глиссер с огромным винтом на корме. Это сосед Серега-камчадал, здоровенный детина, шел на свой участок. Помахал рукой. Что-то прокричал. Исчез за следующим поворотом реки.

«Людно нынче на реке! Путина», — подумал Озеров, продолжая тащить свою сеть. Наконец вытянул последнее грузило. Уселся на перекладине. Стал поправлять. Чтобы поставить снова.

Подошедшей поглядеть Светлане сказал:

— То кета, то нерка. А по идее должен быть кижуч!

— А цмотри, горбуша! — толкнула ногой рыбу со страшной челюстью-клювом и характерным выпуклым горбом на спине жена. — А она-то цто здесь делает в центябре?

— А бог ее знает! Она же проходная. Так же, как чавыча, нерка, кета, кижуч, сима…

— Все мелкая! — сказала жена, присаживаясь на поперечную доску и доставая курительную трубку. — Раньше чавыча ценула до тридцати килограммов. А теперь не то.

— Была и под пятьдесят! — мечтательно вторил жене Озеров. — Жирная! С океана идет, только спины в протоках торчат. Теперь с местной сравнялась, с микешей да с куншей. Скоро будет размером с хариуса…

— Ты шкажи еще — с гольца! — пыхнув из трубки дымком, заметила Светлана. — Не ворчи. Кутх все нам дает по потребноцти. А ты ворчишь, как штарик.

— Да я так! — покладисто согласился Володька, обтирая о грязное полотенце руки. — Рыбачить будешь? Сеть я поставлю снова. Утром снимем.

— Буду! — ответила Светлана, доставая из-под деревянного сиденья хороший японский спиннинг.

— Ну, давай вон туда, в протоку, зайдем. Там ямы. Я знаю!

— Ты эти цушки в мешок убери! — скомандовала жена, кивая на бьющуюся на металлическом дне рыбину. — А то ненароком нацтуплю. И за борт упаду.

И то баба дело говорит.

Развернула спиннинг. Как метнет метров на двадцать пять. И повела. Только блесна золотом сверкает в зеленой воде. Раз. Другой. Третий.

А на четвертый поплавок чмокнул и ушел в воду. Светлана дернула удилище. Подсекла.

Рыба потянула так, что удилище согнулось дугою к воде.

Володька хотел помочь жене удержать его. Но она прошипела:

— Цачок! Цачок бери! Я шправлюсь!

И справилась. Подвела рыбину к бату с правого борта. И только подняла ее с глубины к поверхности, как Володька большим сачком — хоп! И уже бьется на дне бата красавец-кижуч.

— Генерал! — пробормотал Озеров, разглядывая длинную красную полосу по боку.

Бьется рыбина на дне. Течет красная рыбья кровь по металлу. Работают жабры, глотая смертельный для них воздух…

— Самка! — сказала Светлана.

— Ага! — ответил Озеров.

Значит, будет у них сегодня очень красная и очень мелкая, чуть больше щучьей, вкусная икра.

Рыбалка продолжилась. Солнце уже далеко ушло на запад. Смурнело. В прозрачном воздухе, справа от них, висел белый от снегов конус сопки Ключевской. На вершине сопки то горел, то гас огонь. Как будто маяк. Или красный недремлющий глаз великана. Рядом — гора-камень. И еще чуть дальше — плоская ледяная гора, блестящая в вечернем солнце. Абсолютно фантастический пейзаж…

Над протокой раздался шелест листьев. На фоне тускнеющего неба взлетели утки. И ушли куда-то за кромку темнеющего леса. На кормовины.

* * *

Сгибаясь под тяжестью мокрых мешков с добычей, Озеров вылез на берег. Пока не наступила темнота, надо разделать и развесить рыбу в балагане, чтобы вялилась на зиму. Иначе протухнет.

Так заготавливали себе припасы на зиму тысячу лет назад. Так делают юколу и сегодня все племена и люди, живущие по ту и эту сторону Берингова пролива.

Он подтащил мешки к крытому деревянному навесу, который здесь называется балаган. Под крышей навеса стоял грубо сколоченный деревянный стол.

Володька вытряхнул рыбу, похожую в сумерках на большие белые поленья. И начал работу.

Разделать — значит, разрезать напополам, распластать одним движением, вонзив нож со спины. А затем вычистить внутренности. И обрезав голову, вывесить ее на крючьях, под навесом балагана.

Озеров вполне овладел этим искусством еще в первые годы жизни на Камчатке. И сейчас работал быстро и сноровисто. В первой же кижучине он обнаружил валик икры в пленке. Ярко-красная, даже оранжевая, она вкусно пахла и дразнила аппетит.

Володька руками очистил икру от пленки и аккуратно сложил ее в металлическую миску. Будет чем поужинать.

Из рыбьего филе он вырезал хребет. А затем белой крупной солью посыпал будущую юколу. Протер ее. И ловко насадил филе на крюк.

Покончил с первой, взялся за следующую.

Работа спорилась. Тем более что дали свет. То есть Светлана включила маленький движок в доме. И у него над головой замигала, засветилась лампочка Ильича.

А вот и она. Идет от дома. Подходит озабоченная. И говорит:

— Слушай! Никто из твоих дружков у нас не гостевал?

— Нет. А чё?

— Кто-то был в доме! Забрал все продукты. Разбил бутылки. Намуцорил.

— Ты чё! Даже если бы кто-то из наших был, он бы себе такое не позволил. Все ребята порядочные.

— Знацит, чужие-то?

— Значит, чужие. Постой-постой! А это не те, кого с утра сегодня искали? Приезжие пропавшие?