Борк сделался ее живым лекарством. На выставке она не отпускала его от себя ни на шаг, а когда переехала в Петербург, убедила Ковалевского, что этот доктор ей жизненно необходим, переселила Борка к себе в квартиру и заставила влиятельного любовника добыть для него хорошее казенное место.

Алексей Борк был отличным собеседником, глубоким мистиком и ярым монархистом. А поскольку из Германии Шабельская вернулась «ярой фанатичкой дома Романовых» и патриоткой, в Борке она нашла не только врача, но еще и единомышленника. Между ними, как говорила Шабельская позже, возникла «таинственная связь».

Алексей Борк

Ковалевский Борка терпит, но симпатий к нему не испытывает. Позже, на судебном процессе между Ковалевским и Шабельской, свидетель Борк покажет: «Когда Ковалевский находился наедине с Шабельской, ему (доктору) без спросу нельзя было даже отворять дверь. У нас были с ней дружеские отношения: ведь я всегда мог иметь целую женщину, а не половину!»

Ходили слухи, что в дом к Шабельской Борка подселили специально, для маскировки, чтобы скрыть роман с Ковалевским. Может быть, но вскоре что-либо скрывать стало бессмысленно.

В первые месяцы пребывания Шабельской в Петербурге, она заходила к супругам Ковалевским домой, на правах свойственницы хозяина. Но вскоре Екатерина Ковалевская узнала горькую правду. Некий аноним постоянно писал ей письма, где сообщал новые и новые пикантные детали романа Владимира Ивановича и Шабельской. Она знала и о квартире в доме у Харламого моста, и о том, что ее муж брал Шабельскую с собой на финансовый конгресс в Будапешт. Неизвестный доброжелатель послал ей даже письмо с приложением неиспользованного железнодорожного билета до Парижа на двойное купе. Ковалевский собирался на Парижскую выставку с Шабельской, но дата выезда была перенесена.

Брат Екатерины Ковалевской, Владимир Лихутин, на будущем процессе по делу Шабельской утверждал, что анонимным доброжелателем была сама подсудимая. У кого еще мог находиться неиспользованный билет? Понятна и цель Шабельской – добиться развода супругов Ковалевских, чтобы самой выйти замуж за директора департамента.

На показание Лихутина Шабельская отвечала: она бросила неиспользованный билет в корзину, и им воспользовались враги. Кто эти таинственные враги – непонятно.

Но, так или иначе, не только Шабельская, но и сам Владимир Иванович не думает об осторожности. Их роман обсуждает весь Петербург.

Шабельская пользуется не столько деньгами и любовью Ковалевского, сколько его положением. Влияние Елизаветы Александровны на Ковалевского в первые годы их знакомства – всеохватно. Позже она признавалась: «Господин Ковалевский советовался со мной по всем делам, часто даже по государственно важным. Некоторые министерские бумаги сохранились у меня до сих пор». Часто одного ее слова было достаточно, чтобы нужный человек получил место или чин. Просители собирались на «вечерах» у Шабельской, а она дальше улаживала дело с самим Владимиром Ивановичем.

Ковалевский понимает: Шабельская – не содержанка. Она жаждет деятельности и известности. Пользуясь своим служебным положением, Владимир Иванович инициирует издание новой петербургской газеты «Народ».

В редакционном объявлении сказано: «Редакция газеты принимает слово “Народ” не в узком обозначении этим именем крестьянского сословия, а в широком смысле всего русского народа, в полном его составе, во всех проявлениях его жизни государственной, общественной, умственной, религиозно-нравственной, художественной, экономической. Каждая нужда русского народа, как единого целого, каждое его движение вперед по пути исторического развития на твердых основах русской государственности и общественности найдут в газете и фактическое изложение, и беспристрастную оценку. Воздерживаясь от широковещательных обещаний, нередко втуне остающихся не по вине редакции, скажем только, что газета “Народ” употребит все свои силы и средства на то, чтобы достойно носить принятое ей наименование».

Периодическое издание немедленно получает казенную субсидию и это понятно: в статьях газеты проводится взгляд, что «истинное просвещение русского народа возможно лишь под охраной народолюбивой самодержавной власти, при полной самодеятельности всех общественных сил». Издателем числится бывший сотрудник департамента полиции Аркадий Мальшинский, редактором – проверенный консервативный журналист Николай Стечкин. А главным автором – Елизавета Шабельская.

Она пишет один-два больших фельетона в неделю: о том, что «еврейство прячется всегда, как ядовитое насекомое, присосавшееся к телу жертвы и тем опаснее, чем незаметнее»; о купце Иване Воронине, выстроившем на свои средства храм для рабочих на Гутуевском острове; о преступлениях страсти. Пробует вслед за Достоевским вести «Дневник писательницы».

Но основная ее специальность, конечно, – театральная рецензия. Она откликается на балеты, оперы, выступления кафешантанных певичек, но чаще всего объект ее интереса – драматические спектакли на двух главных петербургских сценах – в Александринском и Суворинском театрах.

И видно, как она по театру скучает, как ревнует к зрительскому успеху тогдашних звезд, которых воспринимает как незаслуженно удачливых соперниц.

Вот о царице Александринки Марии Гавриловне Савиной: «Госпоже Савиной, наверное, надоело играть все ту же даму в разных туалетах, дайте же ей что-то новое, дайте развернуться ее гибкому таланту, не заставляйте изображать те же чувства и страдания… Она не считается с электричеством, гримируясь слишком скупо. От яркого освещения ее лицо кажется иногда серым, и совершенно не подведенные глаза как-то исчезают, когда лучи рампы падают на них в упор».

Вот о сопернице Савиной Вере Комиссаржевской: «Полное отсутствие шика, полное неумение подобрать прическу и костюм к лицу, – как тут сыграть блестящих очаровательниц».

А так она отзывается об инженю Суворинского театра Лидии Яворской: «На поприще капризных кокеток, увлекающих, но не увлекающихся в ролях, требующих не глубокой страсти, а только вспышек чувств, у госпожи Яворской соперниц нет и быть не может».

Шабельская пишет многословно, не справляется с композицией, начинает мысль и не заканчивает ее. Но «Народ» не «Новое время», редактировать ее некому. Эта газета – ее игрушка.

Суворин, работать у которого после переезда в Петербург она перестала, записал в дневнике: «В течение нескольких лет она стала богатой, разъезжает в каретах, нанимает дом-особняк и дает фестивали, в течение которых к ней приезжают курьеры. Она раздает места и способствует предприятиям».

За пределами Петербурга Ковалевский, не стесняясь, называл Шабельскую супругой.

Из мемуаров барона Врангеля: «В Сочи мне швейцар доложил, что приехал “генерал” Ковалевский с супругою…

Я пошел на пляж искупаться… Недалеко от меня плавала немолодая женщина. Немного позже, уже в гостинице, мы опять встретились. Женщина оказалась известной антрепренершей Шабельской, которую швейцар и назвал “супругой“ Ковалевского… Завтракать Владимир Иванович явился… не один, а с “супругою“. Говорить о делах “супруга“ нам, конечно, не дала. Трещала без умолку».