– Как думаете, что послужило причиной катастрофы?

– По предварительной версии, виновато некачественное топливо, – сообщил собеседник. – Пока, конечно, с уверенностью сказать невозможно, однако...

Трупы экипажа, накрытые простынями, уже находились в вертолете эмчээсовцев. Батяня мельком взглянул на них.

– Отлетались, – произнес тот, кто находился рядом.

Батяня вернулся на «исходную».

– «Черный ящик»? – разговор шел на повышенных тонах из-за шума нависающего над головой губернаторского вертолета.

– Его-то нашли, но пока что, естественно, говорить не о чем, – закашлялся руководитель группы.

– Возможно, это даже диверсия, – сказал еще один подошедший офицер.

– Диверсия? – поднял брови Лавров.

– А что вы думаете? – вопросом на вопрос ответил собеседник. – Вполне может быть.

– Кому это нужно?

– Ну, вы меня удивляете! – развел руками тот. – Сегодня это сплошь и рядом, и заинтересованных в дестабилизации – пруд пруди.

Рассуждать сейчас о причинах катастрофы более подробно времени уже не оставалось, и Батяня торопился.

– А что насчет англичанина, Дингли?

– Среди погибших его нет, следы ведут в болото. Большая вероятность того, что он утонул. Хотя, естественно, никакой гарантии дать нельзя.

– Понятно, – кивнул Лавров.

Несмотря на то, что время поджимало, он быстро прошелся по этому клочку суши, затерянному среди болота. Возможно, если бы он оказался здесь в самом начале, то можно было бы найти больше информации, но сейчас на земле имелось такое количество следов, что ничего сказать уже было нельзя. Пришла пора возвращаться.

– Давай! – махнул Батяня, глядя вверх, и трос начал поднимать его, приближая к губернаторскому вертолету.

Деревня Соболий Стан возникла здесь, на высоком берегу реки, еще в незапамятные времена. Как говорили старожилы, основали ее рязанские поселенцы, бежавшие в начале восемнадцатого века от реформ царя Петра. Старообрядцы тогда уходили куда поглубже, и Сибирь стала для них землей обетованной. Жили здесь и сегодня во многом, как встарь: крепко, дружно, истово. Чужаков не привечали, да те сюда особо и не захаживали.

Надречная часть деревни вытянулась вдоль однорядной улицы. Фасад каждого дома глядел на юг, потому дома с утра до вечера освещало солнце, и было в них светло, тепло и уютно. Перед домами – дорога, а за дорогой, напротив усадьбы – огороды, сады, стремились в небо колодцы-журавли.

У резных ворот стояли два соседа. Один – высокий, несмотря на нестарые еще годы, седой как лунь. Второй – коренастый, чернявый.

– ... так что, сосед, не знаю, как и быть, – делился чернявый своими проблемами. – Лес-то я еще тогда на баньку заготовил. И лес-то какой, скажу я тебе – бревнышко к бревнышку. Все как на подбор, аж звенят. А вот возьми река и подмой берег. Все – уплыли мои бревнышки.

– Ну что же, дело такое... – развел руками собеседник. – Придется по новой.

– Так я к чему говорю-то? Уж не пособишь ли?

– Да как не пособить, помогу, конечно, – успокоил сосед.

– Ну, спаси тебя Христос! – обрадовался седой. – Тогда в понедельник и поедем.

– Добро...

Сельчане, как обычно, занимались повседневными заботами. Кто копался на огороде, кто возвращался с косьбы – занятие было у каждого. Раздался стрекот приближавшегося вертолета. Привлеченные им сельчане вышли на улицу. Деревня с удивлением наблюдала, как личный вертолет губернатора идет на посадку в самом центре площади.

Сказать, чтобы Дмитрия Степановича здесь любили, нельзя было даже при всем желании. Пересветов пользовался здесь дурной славой. На это имелись свои, вполне конкретные причины. Все прекрасно помнили, как в свою бытность секретарем здешнего обкома партии он боролся с религией.

Разрушение нескольких закрытых церквей по причине «аварийного состояния», проработка детей, замеченных в храме или праздновании христианских дат, его гневные выступления, клеймящие отсталых людей, – все это характеризовало тогдашнего обкомовца.

Время изменило многое. Страна стала иной, и многие также изменились. В этом смысле Пересветов оказался просто-таки хрестоматийным персонажем. Став губернатором, он коренным образом «перестроился» и в этом смысле.

Теперь Дмитрий Степанович был образцом христианина. Теперь он строил храмы, много и часто рассуждал о положительной роли церкви в жизни державы, вызывая от этого еще большую брезгливость у тех, кто знал цену его словам.

Исходя из всего этого, деревня, словно по мановению волшебной палочки, стала мгновенно пустеть. Люди исчезали с улиц, скотина загонялась в хлев, дети, подобранные заботливыми мамашами, прекращали игры. Старообрядцы, как люди последовательные и принципиальные, закрывались в домах.

– И что же это такое? – произнес Батяня, оказавшись на земле и видя такое преображение. – Похоже, нам совсем не рады. Что думаешь, сержант?

– Это точно, – кивнул тот. – Не желают.

Специально встречать гостя вышла лишь пара любопытных, да и те стояли в отдалении, не выказывая никакого желания приближаться.

– Ерунда, – брюзгливо произнес Любинский, – я здесь – начальство, так что сейчас местные обо всем доложат и чем нужно обеспечат.

Перед майором он держал себя настоящим барином, которому стоит только щелкнуть пальцами, и все будет происходить так, как ему вздумается.

– А, ну раз так, тогда конечно, – скептически произнес Лавров, – начальству всегда виднее.

Любинский, не обращая внимания на его слова, огляделся по сторонам и быстрым шагом направился к двум стоящим женщинам. Скрестив руки на груди, они, не двигаясь, глядели на приближавшегося какой-то петушиной, подпрыгивающей походкой секретаря губернатора.

– Тореадор на арене, – прокомментировал Лавров, – не хватает только шпаги и пестрого жилета. А так – хоть сейчас в бой.

– Здравствуйте, голубушки! – резким голосом бросил Любинский.

– А ты кто таков-то будешь? – подозрительно поинтересовалась одна из них.

– Я секретарь нашего губернатора, – важно произнес он, – быстренько соберите всю деревню.

– Ах, секретарь? – издевательским тоном произнесла женщина. – А может, и он с тобой прилетел?

– Это неважно. Соберите народ.

– Ишь, чего захотел! Ты слышишь, Прасковья? Энтот толстый боров уж и к нам пожаловал. Ну так вот чего я тебе скажу, секретарь: убирайся-ка ты отсюда. Никто с тобой разговаривать не будет.

– Можешь передать своему губернатору! – поддержала ее вторая. – Хозяин у тебя – перевертыш, да и ты, по всему видать, тоже такой же.

– Да вы что, тетки, охренели?! – взвился Любинский. – Вы знаете, с кем разговариваете?