И потом, этот ребенок… Ее последние слова прозвучали предупреждением, которого он предпочел бы не слышать. Она не хочет растить еще одного ребенка в нищете. Так она сказала. Но отсюда еще не следовало, что Бетси ей больше чем сестра.

Питер снова повернулся к окну и посмотрел вниз на темные очертания деревьев. В душе его была пустота. Из того немногого, что упомянула Дженис о своем прошлом, можно было понять, что она росла в нищете. Его же призраки нищеты не тревожили по ночам. Даже сейчас, когда Питер настолько поиздержался, что вынужден был жить на деньги жены, он знал: всего несколько визитов — и у него снова все будет в порядке. Он мог послать Дэниелу телеграмму и уже через несколько дней получить деньги.

Нет, дети Питера не будут страдать от голода. Возможно, будет страдать его гордость, но его дети — никогда. Вот только как объяснить все это женщине, чья семья голодала, а его собственная семья богатела, наживаясь на их труде? Если Дженис росла в Катлервиле, значит, можно не сомневаться, что так оно и было. Питер слишком хорошо знал, как отец вытягивал соки из жителей своего городка.

Наконец он выпил достаточно, чтобы спокойно последовать в спальню за своей женой. Питер увидел, что она спит на дальнем краю кровати, завернувшись в красивую вышитую простыню. Ветерок, залетавший в открытые окна, теребил края простыни, и они взлетали в нежном танце над старинной кроватью. Эта кровать царила в спальне. Но Питер нашел кресло и повесил на него свою одежду. Было довольно сложно раздеваться и спокойно смотреть на спящую жену, но в конце концов он расстегнул все пуговицы и развязал все шнурки. Дженис не шелохнулась.

У него не было ночной рубашки, а та нарядная, которую он носил с костюмом, была слишком жесткой, чтобы в ней спать. Придется его целомудренной жене привыкать просыпаться рядом с голым мужчиной. Почувствовав мимолетную радость при этой мысли, Питер юркнул под простыню. Ему было неприятно чувствовать, что Дженис легла в ночной сорочке, но, сосредоточив мысли на предстоящем утром разговоре с Тайлером, Питер постепенно расслабился и вскоре заснул.

Проснувшись утром, Дженис увидела, что простыни упали с постели. В комнате было так жарко, что она с удовольствием избавилась бы еще и от своей длинной сорочки, но в следующую секунду до нее дошло, что главным источником жары являлся мужчина, который лежал рядом с ней.

Хоть она и лежала к нему спиной, но сразу почувствовала, что Питер голый. Дженис ясно вспомнила их первое утро, когда, проснувшись в его объятиях, она обнаружила, что он уже возбужден и готов взять ее снова. При воспоминании об этом щеки ее запылали, а внутри зашевелилось нечто странное, ранее незнакомое.

Но теперь она точно знала, что не забеременела тогда. И эта мысль дала ей силы отодвинуться. Питер снова дотронулся до ее грудей, но она была совершенно уверена, что только этим не удовлетворить мужчину. Лиф ночной сорочки стал неожиданно тесен Дженис, когда она вспомнила ощущения от его прикосновений к ее коже.

Рука Питера поймала ее за плечо и, скользнув к талии, прижала спиной к себе. Дженис напряглась, стараясь не коснуться опасного места, но это было невозможно. Сквозь тонкую ткань сорочки она ощутила твердую силу его возбуждения, но Питер только поцеловал ее в затылок.

— Удивительно, как это наши хозяева не прислали нам на завтрак с какой-нибудь волшебной феей шампанское и клубнику или, на худой конец, не организовали оркестр, чтобы мы могли спуститься по лестнице, вальсируя под Моцарта, — пробормотал он в ее густые волосы.

Дженис тихо засмеялась. Она лежала натянутая как струна — малейшее неверное движение, и лопнет. Но представив себе фею и их самих, вальсирующих на лестнице, она не могла удержаться от смеха: это было так далеко от ее тревог. Дженис могла поклясться, что чувствует улыбку Питера, и несколько расслабилась. Он всего лишь человек. Надо об этом помнить.

— Думаю, шампанское у нас еще осталось, а о клубнике я позабочусь, если хочешь. Вот только боюсь, что музыка будет больше похожа на хоудаун[2], чем на вальс Моцарта.

Усмехнувшись, он провел рукой вверх от бедра и взял снизу ее груди. Дженис напряглась, но он, казалось, не заметил этого.

— Теперь я начинаю понимать, почему у Дэниела такой характер. Ведь на его воспитание оказали влияние Монтейны, а они кого угодно заставят поверить в сказку.

Дженис невольно улыбнулась, несмотря на то что большой палец Питера уже ласкал ее сосок. Это нежное прикосновение было приятно, очень приятно, но только до тех пор, пока она забыла на минуту о его восставшей мужской плоти; от тихих перекатов его голоса, звучавшего над самым ухом, между ног у нее стало влажно.

— Монтейны не совсем реальны, правда? — спросила она. — Мне кажется, они похожи на крепкое вино: хватил лишку — и попал в беду.

— Спасибо, но с меня уже хватит вина. Голова раскалывается после вчерашних возлияний.

Пальцы Питера все настойчивее ласкали ее грудь, пока Дженис чуть слышно не застонала, и он, довольный собой, опустил руку ей на талию. Но оттуда непослушная рука невольно двинулась вниз и легко прижала ее бедра к его животу. Питер застонал:

— У меня болит не только голова, миссис Маллони. Если ты не хочешь сама облегчить мои страдания, может, принесешь мне бутылку с остатками шампанского?

Она буквально спрыгнула с кровати, оставив Питера ощупывать теплые простыни. Ее дорожный сундук стоял в спальне, но она еще не разбирала вещи. Схватив первое, что попало под руку, Дженис выбежала в соседнюю комнату.

Питер, вздохнув, перевернулся на спину и с досадой взглянул на свое победно вставшее мужское достоинство. Вот из-за чего он и заварил всю эту кашу! Может, жена и не понимает, почему он на ней женился, но у него на этот счет нет ни малейших сомнений: с самого начала, как только он увидел Дженис, он хотел погрузиться в ее нежное теплое тело и остаться там минимум на полгода.

Но, насколько он разбирается в женском организме, ему не удастся переспать с ней до самого отъезда.

Черт! И он потянулся к седельной сумке за своей поношенной одеждой.

Кабинет Тайлера был похож не на рабочее помещение, а на экстравагантный садовый домик. Над камином он повесил винтовку и пистолеты, но кто-то прикрепил к стволу винтовки блестящее сердечко святого Валентина, а из дула одного из пистолетов торчала красная бумажная роза. В книжном шкафу хаотично громоздились изрядно зачитанные тома, перемежаясь с предметами настолько странными, что понять их назначение с первого взгляда Питер не смог, а подходить ближе и рассматривать во время разговора было бы невежливо по отношению к хозяину.

В углу кабинета стояли грабли, на боковом столике было разложено несколько пасьянсов, и Тайлер, слушая гостя, непрерывно тасовал еще одну колоду. Питер не без труда вспомнил, зачем вообще сюда пришел, глядя, как карты летят по воздуху и падают на потертый ковер.

— Так что, как-видишь, я скоро верну эти деньги, — услышал он самого себя. — Мы выплатим всю сумму, как только гора будет в наших руках. Можешь даже выдвинуть свои условия.