Окошки поприветствовали хозяйку, Надежда Прохоровна бросила рассеянный скользящий взгляд левее и… замерла.

В окне соседней квартиры стоял покойник.

Стоял коленями на подоконнике и сосредоточенно дымил сигаретой в раскрытую форточку.

Надежда Прохоровна позабыла, что умеет дышать. Окаменела телом, остановилась на углу и едва не выронила из левой руки сумочку.

Алиев Нурали Нурмухаммедович. Стоял на подоконнике и затягивался дымом в одной ему свойственной манере: воздух шумно втягивается сквозь растянутые, ощеренные губы, сигарета висит у самого рта, зажатая большим и указательным пальцами.

Надежда Прохоровна не раз встречала соседа на площадке перед квартирой, куда выгоняла мужа некурящая супруга. Его манеру курить она знала преотлично…

А Нурали Алиев не мог видеть бабу Надю. У новообразовавшегося москвича еще не было привычки задирать голову к единственной прорехе в ветках. А с тротуара и проезжей части окон не видно…

Надежда Прохоровна мигнула, на секунду оторвала взгляд – призрак покойника исчез. Лишь занавеска колыхнулась и встала на место.

Как громом, карой небесной пораженная, застыла баба Надя на углу родимой улицы, не в силах оторвать глаз от соседского окошка. Все давешние планы: скорей прийти домой, напиться чаю и бежать к Алеше с докладом о странном пермском происшествии – единым мигом испарились из головы.

Зазеркальный призрак никуда не уходил.

Он перемещался вслед за бабой Надей и продолжал изводить не только в мыслях. Он обрел плотность и дурные привычки – стал ездить на сумасшедших грузовиках, курить, забираться с ногами на подоконник – и продолжал являться и гадить.

Да что ж за наказание такое!

Надежда Прохоровна крепко зажмурилась. Вновь открыла глаза.

Окно и вяз на месте. Апельсиновые клены все так же сверкают под солнцем, улицы курятся прогретыми лужами.

Пора, Надя, в Кащенко.

Или сразу на погост. Раз мертвые тревожат наяву.

Надежда Прохоровна перекрестилась неверной рукой и, шатко, едва переставляя ковыляющие ступни, поплелась к дому.

Уже не к приветливому, а – пугающему.

Софья Тихоновна увлеченно хлопотала на кухне. Пекла свой фирменный торт «Прага сметанная» (подразумевалось «низкокалорийная») и старалась ничего не перепутать в рецептуре, поскольку сегодня ее мысли были в приятном разнобое. Вчера вечером Софья Тихоновна пережила волнительный момент: спиритический сеанс.

Заняться столоверчением смеясь предложила Настенька, Вадим Арнольдович неожиданно идею поддержал и часа полтора трудился над выполнением реквизита: бумажного круга из целого листа кудрявившегося ватмана, расчерчивал его на дольки с буквенными и цифровыми обозначениями, со значками «да» и «нет».

Потом Настеньке позвонили с родины, и племянница вечерним поездом умчалась в Пермь.

Потом Вадим Арнольдович предложил – не зря же битый час трудился! – вызывать духов вдвоем.

Трепеща и сгорая от неведомого страха, Софья Тихоновна согласилась.

И была ночь. И была свеча, теплое, нагретое на ней блюдце, и дух Александра Сергеевича Пушкина.

Вначале классика спрашивали о всяких пустяках – растревоженный дух был очень недоволен вызовом и даже ругаться изволил, – о Натали, дуэли, няне, потом спросили (для проверки):

– Когда началась Вторая мировая война?

Блюдце легонько поехало по кругу и указало цифры 1-9-3-9.

– Ну! – фыркнула Софья Тихоновна. – Обманывает дух! Война началась в сорок первом!

Вадим Арнольдович, не убирая пальцев от блюдца, задумался на секунду и тут же треснул себя по лбу:

– Какие же мы глупцы, Софья Тихоновна! Вот скажите, о чем вы думали, задавая вопрос?

– О войне.

– О Великой Отечественной?

– Да.

– Но мы-то спросили – Вторая мировая! Она началась не в сорок первом, а первого сентября тридцать девятого, когда германцы вторглись в Польшу! Вспомните школьный курс…

– О-о-о-ой… – Какой конфуз. Два книжных человека смогли запутаться в ВОВ и ВМВ.

(Или не конфуз… А аура мерцающей свечи, волнительная близость, смятенье чувств и разума… Тут голова и в самом деле кругом…)

Но поразительная точность ответов духа – тут никакой подделки быть не могло, если уж два волнительных «медиума» дали маху, – заставила еще больше затрепетать и проникнуться доверием к ответам.

– Что нас ждет, Александр Сергеевич? – тихонько спросила Софа.

Блюдце побежало по кругу, а когда буквы сложились в слова, Софья Тихоновна покраснела и опустила голову. Ее пальцы продолжали легонько соприкасаться с пальцами Вадима Арнольдовича, свеча продолжала дрожать аккуратным розовым язычком и отбрасывать вычурные тени…

«Вы пара», – сообщило блюдце.

И больше его ни о чем не спрашивали.

…Софья Тихоновна порхала по кухне и чувствовала себя юной ветреной гимназисткой. Два яйца взбить, стакан песку, двести грамм сметаны – снова поработать венчиком. Просеять стакан муки, две с горкой ложечки какао «Золотой ярлык»…

Щепотку соды не гасить!

Котику тоже ложечку сметанки…

Семьсот грамм сметаны перемешать с двумя ложками какао и стаканом песку…

Два выпеченных в сковородке коржа разрезать надвое и сразу же, прямо горячими начинать пропитывать сметанным кремом…

Сверху потрем немного шоколадку. И на пропитку. Часов на шесть.

Ах, вчера вечером, на прощание, Вадим поцеловал ей руку!

Теплые губы его чуть подрагивали, длинный хвостик свесился с шеи и пощекотал запястье…

Сегодня кусочек этого торта растает во рту Вадима Арнольдовича.

Вы пара… Может быть, ошибся дух?

Но – нет же, нет! Про начало войны он все правильно сказал!

Софья Тихоновна подошла к кухонному окну и, стискивая кулачки возле груди, посмотрела на улицу.

Четыре грандиозных клена расправили аккуратные подолы крон, береза немного намусорила возле скамейки…

Вы пара… А вдруг – вы пара старых идиотов?! Дрогнули руки, отпустили блюдце и не закончил классик обидную фразу?

Нет, нет! Мы – пара!

Теперь точно понятно – пара!

Ах… торт забыла обмазать…

В прихожей хлопнула входная дверь, Софья Тихоновна выпорхнула из рукава длинного коридора, приготовила улыбку…

В квартиру зашла Надежда Прохоровна Губкина. С двумя сумками – дорожной и дамской, в старом пальто и новой кепке. Лицо подружки было несколько бледнее обычного, в глазах стоял мучительный, просящийся наружу вопрос.

Но Софья Тихоновна ничего не заметила. Вернее, заметила, конечно, но посчитала это странное, нетипичное для боевитой подруги выражение признаком усталости.