Новые ориентиры развития советской экономики озвучил XXIII съезд КПСС, состоявшийся в конце марта 1968 года. С трибуны съезда провозглашалось, что за пять лет выпуск промышленной продукции удвоится, сельхозпродукция возрастет на четверть, производительность труда в промышленности увеличится на 30–35 %, а прибыль – более чем в два раза. «Планов громадье» на этот раз не смогло заслонить от нового партийного руководства потребности «маленького человека»: позитивные перемены должны были отразиться непосредственно на жизни населения. Реальные доходы среднего советского человека по сравнению с 1965 годом должны были увеличиться не менее, чем в 1,5 раза.

Первостепенное внимание уделялось развитию сельского хозяйства и производству потребительских товаров. Не были забыты и потребности регионов. Подъему местной инициативы служили, к примеру, планы развития территориально-производственных комплексов (ТПК): Западно-Сибирского, Ангаро-Енисейского, Тимано-Печерского, Южно-Якутского и др. Тем самым брежневское руководство вновь в качестве важнейшей задачи ставит приращение богатства родины за счет неуклонного продвижения на Восток – это к вопросу о компетентности Брежнева и понимании им долгосрочных интересов страны.

Успех предстоящей пятилетки должен был обеспечить комплекс мероприятий, в экстренном порядке проведенных после отставки Хрущёва. Развернувшиеся на тот момент преобразования, по определению некоторых зарубежных историков, носили характер своеобразной контрреформы, поскольку были направлены на преодоление наиболее одиозных последствий волюнтаристского правления попавшего в опалу любителя кукурузы. Уже в ноябре 1964 года Пленум ЦК КПСС восстановил единство партийных, государственных, а также всех других органов, разделенных в 1962 году на промышленные и сельские. Через год была упразднена система совнархозов, которая превратилась в неисчерпаемый источник коррупции и местничества, происходит восстановление отраслевых министерств. Предпринимались и другие шаги, направленные на нормализацию обстановки в экономике и на повышение управляемости ею.

Вместе с тем, и это следует подчеркнуть особо, отказ произошел только от тех новаций, которые уже успели в предшествующий период проявить свою неэффективность. Многие важные замыслы прежних лет, еще не успевшие воплотиться на практике, не утратили свою привлекательность для нового руководства. В силу этого в некоторых важных проявлениях новый брежневский курс сохранял преемственность с реформаторскими замыслами предшествующего десятилетия. И эта боязнь решительно порвать с хрущевским прошлым дорого обходилась Советской стране, делала стабилизацию экономики неполной, вносила в ее развитие опасные тенденции, которые в будущем грозили многими бедами. С этой точки зрения интересно посмотреть на так называемую «косыгинскую реформу» 1965 года. Если стоять на страже исторической справедливости, то эту реформу с большим основанием следовало бы называть «хрущевской» или, хотя бы, «хрущевско-косыгинской», поскольку ее основные положения были задуманы еще в последние годы правления Хрущёва. Она должна была дополнить те преобразования в экономике, которыми так «славна» хрущевская эпоха.

Базовые, утвердившиеся исторически устои советской экономической системы, такие как всеобъемлющая государственная собственность, единое, централизованное планирование, строгий контроль сверху за основными показателями развития, реформаторами сомнению не подвергались. Однако теперь для придания им «большей эффективности» советские руководители предполагали вернуть к жизни, казалось, выветрившийся навсегда дух частной инициативы, допустить в советской экономике отдельные проявления товарно-денежных отношений, иначе говоря, рынка. Тем самым в основе очередной реформы явственно просматривался принцип т. н. конвергенции, т. е. взаимного проникновения и взаимного обогащения элементов социализма и капитализма (хотя официально любые суждения на этот счет решительно пресекались).

Возможность задействовать рыночные рычаги обсуждалась в советской экономической науке еще с конца 1950-х годов. Важной вехой на пути формирования идеологии реформ становится публикация в сентябре 1962 года в центральном печатном органе коммунистической партии газете «Правда» статьи профессора из провинциального в ту пору Харькова Е. Либермана «План, прибыль, премия». В ней основные параметры грядущих преобразований получили «научное» обоснование. По мнению светила отечественной экономической мысли, предприятия следовало освободить от мелочной опеки со стороны плановых органов, предоставить им широкое поле для принятия самостоятельных решений. В конечном счете Либерман вплотную подходил к признанию необходимости таких рыночных атрибутов, как спрос, предложение, рентабельность. Подходил, но предусмотрительно всех козырей не открывал. Сформулированные им предложения по оживлению товарно-денежных отношений поддержали другие известные в то время экономисты – Л. Канторович, В. Немчинов, В. Новожилов. Учитывая роль Либермана, некоторые авторы всю реформу 1965 года называют «либермановской».

На полемику среди экономистов откликнулись и в верхах, где продолжался хаотичный поиск чудодейственного средства одним махом «догнать и перегнать Америку». Подготовка изменений в механизме управления экономикой страны велась с ведома и при активном содействии Хрущёва, поэтому некоторые историки полагают, что его смещение обернулось отказом от многих важных инициатив, прозвучавших в ходе обсуждения принципов возможной перестройки советской экономики. Другие авторы, наоборот, указывают, что после отставки Хрущёва реализация реформаторских предложений ускорилась. В любом случае разногласия историков по этому вопросу не меняют сути: именно Хрущёва следует считать инициатором «рыночного поворота», хотя его наследникам и пришлось подправлять первоначальные наметки реформ с тем, чтобы сделать их более удобоваримыми. В этом вся суть стиля консервативного реформирования – оставить все так, как придумал Хрущёв, было невозможно, но вовсе отказаться от проводимого им курса – страшно.

В первую очередь нововведения затронули сельское хозяйство, пребывавшее в особенно плачевном состоянии после постоянных встрясок предшествующего десятилетия. Важность намечаемых шагов подчеркивалась уже тем, что с инициативой их осуществления выступил непосредственно руководитель партии Брежнев. Комплекс намеченных мероприятий причудливо сочетал в себе общую товарно-денежную ориентацию реформы с попытками исправить несправедливости и глупости, наделанные Хрущёвым по отношению к селу. В марте 1965 года на Пленуме ЦК КПСС Брежнев призвал в максимально сжатые сроки устранить негативные последствия ошибок прежних лет. Борьба с личными приусадебными участками, повсеместные обязательные посевы кукурузы, уничтожение домашнего скота – все это уходило в прошлое. Более того, как при Маленкове, с колхозов и совхозов списывались неподъемные для них долги перед государством, понижались непомерно вздутые в прошлом ставки подоходного налога на крестьян. Первый секретарь ЦК КПСС предложил проведение более прагматического курса по отношению к деревне, результатом которого должно было стать увеличение производства сельхозпродукции и повышение уровня жизни колхозников и работников совхозов.

Реформирование сельского хозяйства осуществлялось на основе сочетания общественных и личных интересов, усиления материальной заинтересованности крестьян в результатах их труда. Закупочные цены на рожь, пшеницу и другие культуры повышались в 1,5–2 раза, предусматривалась их дифференциация по различным зонам и районам страны. План государственных закупок существенно снижался, при этом государство гарантировало его стабильность на период всей пятилетки. Производство сверхплановой продукции поощрялась рублем: за сданное дополнительно зерно устанавливалась 50-процентная надбавка (т. н. «полуторная цена»). Цены на технику и запчасти были установлены на более приемлемом для деревни уровне. Результаты «брежневского неонэпа» себя ждать не заставили: уже в 1965 году колхозы и совхозы ощутили весомую выгоду, получив за сданную государству продукцию на 15 % больше, чем в предшествующем году. Намечались перемены в планировании. Количество устанавливаемых для хозяйств показателей резко ограничивалось, в рамках спущенных сверху государственных заданий крестьяне уже сами могли определять для себя производственные планы.