Когда подобрал скатку, вещмешок и винтовку, чтобы выйти из зоны обстрела, то бежать не получилось, опора на пятки отзывалась резкой болью, и я некоторое время хромал, выбирая место для укрытия. На другое дерево пока не полез.

Нравился мне такой способ поражения врага, эффективность которого доказали финские стрелки. В финскую войну сидеть на деревьях в засаде и сверху поражать дальние цели, оставаясь неуязвимыми, было излюбленной тактикой финских снайперов, за что их прозвали «кукушками». Потери от «кукушек» были большими. Их боялись и люто ненавидели. Но я теперь понимал, почему они сидели на деревьях. Война-то шла зимой. А попробуй в снегу неподвижно посидеть? Можно и насмерть замерзнуть. К тому же с дерева видно дальше, значит, можно обстреливать и тылы противника, постоянно держа в напряжении бойцов. Ведь до чего доходило — бойцы и командиры даже в своем собственном тылу свободно могли передвигаться только ночью.

Я отошел от дерева, с которого стрелял, подальше и спрятался за толстым стволом сосны. Под винтовку скатку шинельную подложил, чтобы удобнее было. Осмотрел в прицел сектор обстрела. Вот двое немцев по небольшой ложбинке к нашим бойцам подбираются. Автоматы у них за спинами, а в руках гранаты. Понятен замысел — сначала гранатами забросать, а потом по оставшимся в живых из автоматов ударить.

Я прицелился переднему в каску — почти в центр — и выстрелил. Пехотинец так и застыл в ложбине. И неудивительно. Ни одна каска не спасет от прямого попадания винтовочной пули. От автоматной пули каска защищает только на дистанции больше двухсот метров, от некрупных осколков — метров с десяти. Защищает стальной шлем также в рукопашной, да еще от дождя.

Сзади раздался шорох. Я мгновенно обернулся — не враг ли подобрался? Незнакомый мне политрук со звездой на рукаве ткнул в меня пистолетом:

— Ты почему за спинами прячешься! Марш на передовую!

— Я снайпер, мое место здесь, — попытался я было объяснить.

— На позицию! Трус! Застрелю!

— Это я-то трус? Я за сегодня шестерых фашистов уже убил, да не просто рядовых — офицера и пулеметчиков. А скольких убил ты?

Политрук не ожидал отпора, стушевался:

— Мое дело — бойцами руководить, а не стрелять.

— Ты это немцам расскажи. А еще лучше — к бойцам иди, туда! Воодушеви их пламенным словом, а то и примером.

— Дерзишь? Да я тебя за такие слова — к стенке!

Только побоялся политрук угрозу свою исполнить: моя винтовка прямо ему в живот глядела, а палец — на спуске.

— В представителя партии большевиков целишься? — прошипел политрук. — Я тебя после боя в особый отдел отправлю.

И пополз дальше. Не хватило духу у него выстрелить в меня. Что-то не везет мне с политруками и особистами, как притягивает их ко мне. Тоже выискался, дармоед. Я их еще в армии недолюбливал. С командира спрос за все — за людей, за исправность танков и другой техники, за снабжение боеприпасами и провизией, за выполнение приказов. Эти же ни за что ответственности не несут, пустобрехи. Замполитов, в бытности — политруков, а в дальнейшем заместителей командира по воспитательной работе не переваривали. Как ЧП, так командир виноват — недоглядел, как удача — это заслуга политрука: направил, воодушевил, верно идеологическую работу провел. Особистов же все тихо ненавидели и старались их избегать.

Огорчился я, конечно, после встречи с политруком. Ведь пожалуется особисту — неприятностей не оберешься. Насчет того, что уничтожил много фашистов — еще поди докажи. А вот факт моего наличия во время боя в тылу, за спинами бойцов, — налицо. Забегая вперед, скажу, что гроза миновала: убили в бою того политрука. У немцев тоже оптика была — разглядели звезду на рукаве, а она довольно крупная. В отношении наших политруков у немцев было особое предписание Гитлера — уничтожать без пощады! Потому их немцы старались выбивать в первую очередь. А уж коли политрук в плен попадал — на месте расстреливали, как мы позже эсэсовцев. Этих просто опознать было — форма черная, а не мышиного цвета, как у армейцев. И еще — наколка под левой подмышкой у эсэовцев была — группа крови.

Внезапно с нашей стороны поднялась стрельба. Бойцы, вероятно, по команде невидимого отсюда командира вскочили, закричали «Ура!» и — на немцев, в штыковую атаку. Зачем?? Больше своих положишь, чем чужих убьешь. Однако дрогнули немцы, даже боя не приняли. Побежали назад, огрызаясь из автоматов. А вот мне в штыковой бой и бежать не с чем. Сроду снайперские винтовки — хоть СВТ, хоть мосинская трехлинейка — штыками не комплектовались. Надо хотя бы ножом обзавестись. В рукопашной нужен, да и вообще — в военной жизни, в полевых условиях пригодится.

Встречный бой столкнувшихся колонн стих, немцы скрылись. Атака закончилась, бойцы вернулись. Капитан по рации безуспешно пытался связаться со штабом полка. Санитары перевязывали раненых.

— Подъем, в колонну становись! — неожиданно прозвучала команда.

Раздавались команды младших командиров, собиравших бойцов поредевших отделений взводов в строй для походного движения. Чумазые бойцы угрюмо оглядывались, ища глазами товарищей. Многих не досчитался батальон. Не было в колонне и того политрука, который обещал меня особистам сдать. Дорого обходятся ошибки командиров.

На этот раз комбат послал вперед разведку. Самое удивительное — немцы или ушли совсем, или, скорее всего, отошли в сторону. Наверное, будут пытаться найти другое слабое место в обороне.

Мое впечатление от первых дней пребывания на фронте — полная неразбериха. Фронт похож на слоеный пирог. Наши, немцы, опять наши. Единой линии противостояния войск, как это принято в позиционной войне — с окопами, траншеями, блиндажами, дотами и дзотами — не существовало. Война пока получается маневренная, войска перемещаются. Наши пытаются удержать позиции, немцы или стремительно обтекают наши разрозненные части, не вступая в бой, или нащупывают в обороне слабое место и грубо и нахраписто пытаются проломить ее бронированным кулаком из группы танков и пехоты.

Часто им удавалось и то и другое. Не было еще у большинства наших командиров боевого опыта, навыков, смелости в принятии решений. Все это придет позже, но какой кровью достанется этот горький опыт!

А пока война только набирала обороты.

Пешком мы шли около часа. Вошли в почти брошенное село, где на полсотни изб едва ли набирался десяток жителей. Поступила команда окопаться и занять оборону. Сколько уж пехота перекопала земли и сколько ее еще предстоит перекопать, роя окопы и траншеи.

Я сразу же облюбовал себе для огневой позиции колокольню деревенской церкви. Невысока — метров десяти, но здесь это самое высокое место. Правда, и риск выше. Высокие места облюбовывают артиллерийские корректировщики, потому немцы стараются все высотки держать под огнем, — это я уже уяснил.

Окопавшись, мы почистили и смазали оружие, получили патроны. Подвезли походную кухню, и все расположились ужинать. Незаметно стало смеркаться, и каждый искал место для сна поудобнее. Бодрствовали лишь часовые.