— Значит, в мастерскую могли проникнуть до этого переполоха, когда все были не так бдительны. И этот проходимец пытался снова наведаться туда, когда Грейс его услышал. Есть возражения?

— Вряд ли, — задумчиво произнес Маркинс. — Ему пришлось достаточно попотеть, чтобы добыть материал, который он передал португальцу, и он не стал бы рисковать снова. Хватило и того, что он успел нарыть.

— Хорошо, — согласился Аллейн. — А вы кого подозреваете?

— Это могла быть сама мадам. Почему бы и нет?

— Миссис Рубрик?

— Она часто заходила в мастерскую. Стучала в дверь и спрашивала: «Может, мои пчелки уделят мне минуточку?»

Аллейн пошевелился, и его тень метнулась по стене. Сейчас половина третьего. Днем вряд ли выдастся момент поговорить с Маркинсом, да и дел у него — завтра невпроворот. У него уже есть четыре мнения о миссис Рубрик. Стоит ли выслушивать пятое? Но Аллейн все же решил выслушать и потянулся за сигаретами.

— Что вы о ней думаете?

— Эксцентричная дама.

— С большими амбициями, — чуть поразмыслив, добавил Маркинс. — Таких сейчас много. Очень часто они бездетные. Она добилась больших успехов, но ей все было мало. Способная. Знала, как добиться своего, а добившись, старалась облагодетельствовать других. Женщины ее возраста обычно бывают трех типов. У одних все в порядке. Другие ревнуют к молодым женщинам и вешаются на мужчин, особенно на молодых. Третьи с головой уходят в работу. Она принадлежала к последнему типу. Не жалела ни себя, ни окружающих. Стремилась делать карьеру и сделала ее.

Могла ли она стать вражеским агентом? Только не ради денег. У нее их было больше чем достаточно. Ради идеи? А какие нацистские идеи могли найти у нее отклик? О превосходстве немецкой нации? Возможно, но только в том случае, если бы она сама к ней принадлежала. Могла ли она пойти против своей страны и народа? Она всегда превозносила империю, хотя в наши дни это не слишком популярная тема. Любила распространяться о патриотизме.

Не знаю, как сейчас обстоят дела в Англии, сэр, я там давно не был, но сдается мне, что у нас стало меньше трескотни и больше дела. Из того, что я читал и слышал, мне показалось, что те, кто действительно работает и обеспечивает победу, более склонны к критике, чем к восхвалению. Возьмите тех англичан, кто сбежал в Штаты, когда началась война. Уж можете мне поверить, они так трепали языками, что просто диву даешься, как это здесь справились без них, когда пришлось по-настоящему туго. А уж когда заходил разговор, что мы не были готовы к войне, слишком разленились, полюбили легкие деньги и вообще почивали на лаврах, как же они возмущались! Прямо из штанов выпрыгивали! Я сам слышал, как эти люди говорили, что критиканам самое место в концлагерях и Англии не мешало бы поучиться у гестапо. Похоже, миссис Рубрик была того же поля ягода.

— Мисс Харм говорила, что она собиралась остаться в Англии и поработать.

— В самом деле? Но только на руководящих должностях, чтобы командовать. Я вот о чем думаю, мистер Аллейн. Если бы ей предложили какой-нибудь высокий пост в Рейхе после нашего поражения, как бы она поступила? Устояла или нет? Я часто задавал себе этот вопрос.

— И как же вы на него отвечали?

— Вероятность такая была. Она одна из всех членов парламента имела доступ в эту мастерскую. И могла сделать себе ключ, когда в дверь вставляли замок. Этого нельзя исключить. Чем больше она распространялась о вражеских агентах, тем чаще я задумывался: а сама она не из их ли числа? Она часто говорила, что мы без всякого опасения можем заимствовать у нацистов все положительное, что есть в их методах: патриотическое воспитание молодежи, пропаганду национализма. И всегда встречала в штыки любые критические выступления. В этом, конечно, ничего страшного нет. Таких твердолобых консерваторов достаточно много. Она набралась их идей еще до войны. И потом, она терпеть не могла евреев. Говорила, что это нация паразитов. У меня порой закрадывались подозрения, но я осаживал себя, считал, что просто спятил.

Аллейн поинтересовался, есть ли у него на миссис Рубрик что-нибудь посущественнее. Маркинс печально покачал головой. Ничего, кроме повышенного интереса к работе молодых людей, но она по натуре была любопытна. Есть и более здравое объяснение. Миссис Рубрик была членом комитета по борьбе со шпионажем и в этом качестве могла мешать вражескому агенту. Возможно, у нее возникли подозрения относительно кого-то из своих, и она выдала себя. Она была не слишком осмотрительна. Вот вам и мотив убийства.

— Да, — сухо отозвался Аллейн. — Именно поэтому капитан Грейс считает, что это вы ее убили.

Маркинс мстительно заметил, что капитан Грейс и сам не вполне благонадежен.

— При его глупости от него можно ждать чего угодно, — возмущенно прошептал он. — А его прошлое? Учился в Гейдельберге. Но вид у него не слишком ученый. А как насчет того, что он симпатизирует нацистам? Может, я и дурак, но уж это хорошо разглядел.

— Надеюсь, вы шутите, — улыбнулся Аллейн.

— Безмозглый тип, — упрямо повторил Маркинс.

— Есть еще один момент, — продолжил Аллейн. — Мы должны знать, что входило в задачу агента. Только передача чертежей, или у него были и другие цели? Например, собрать информацию о работе миссис Рубрик в комиссии по борьбе со шпионажем, что не требует материальных свидетельств. Достаточно тайного радиопередатчика, этого неизменного орудия шпионов.

— Мне ли об этом не знать, — усмехнулся Маркинс. — В этих горах спрятать его ничего не стоит.

— Но он должен быть в пределах досягаемости. В случае радиопередатчика шпион должен выходить на связь в определенное время, когда вражеский корабль находится достаточно близко от здешних берегов. В протоколах указано, что под видом поисков миссис Рубрик здесь тщательно прочесали местность. Даже притащили машину с радиолокатором и прощупали все русло реки. И вы принимали в этом участие.

— Да, я сопровождал этих парней. Они попросили меня показать им усадьбу. Что мне оставалось делать? Только заткнуться и как дураку таскаться за ними. А я ведь и сам в этом деле спец. Нет в этом мире справедливости!

— И покоя тоже нет, — заметил Аллейн, подавляя зевоту. — Через три часа мы оба должны появиться внизу с лицами, сияющими свежестью. Я несколько не в форме, а вы как-никак на работе. Думаю, нам пора закругляться.

Маркинс тотчас же поднялся и, слегка склонив голову, принял вид примерного слуги.

— Вам открыть окно, сэр? — спросил он.

— Сделайте милость и еще откройте шторы. Я задую свечу. У вас ведь есть фонарик?

— Мы здесь не очень-то беспокоимся о затемнении, мистер Аллейн.

Шторы, звякая кольцами, раздвинулись, и в стене возник сероватый прямоугольник. В комнату, холодя лицо, ворвался воздух с гор. Аллейн загасил свечу. Послышались шаги Маркинса, семенящего к двери.

— Маркинс, — тихо окликнул его Аллейн.