– Пока не могу.

– Как мило. И за это благодарю. А теперь, господин сыщик…

– Чиновник полиции для особых поручений…

– Тем хуже. Я скажу вам. Пусть узнаете первым. И тогда поймете. Могла я или… Нил ничего не знает. – Она запнулась и вдруг выпалила: – Я беременна!

Новость не ударила молнией. Даже из приличия Ванзаров не показал, что поражен, удивлен, взволнован и так далее. Стальной характер, одним словом. Только уточнил:

– Когда побывали у доктора?

– Зачем мне доктор, будто сама не знаю верных признаков.

– Они появились совсем недавно?

– Да, в последние дни…

– Или часы?

– Молодой человек, какая вам разница?

– Могу просить об одолжении?

– Пока на меня не надели кандалы… Что угодно…

– Подарите свою фотографию…

– Берите любую. – Ручка указала на ряд фотографических рамок.

Родион выбрал снимок на фоне бильярдного зала, странно знакомый. И, не поблагодарив, сказал:

– В ближайшие дни оставайтесь дома.

Липе показалось, что она ослышалась:

– Простите?

– Из квартиры носа не показывать. Запритесь. Никого не принимайте и никуда не ездите. Если назначены представления, скажите, что заболели. Предупредите портье, что вас ни для кого нет. Особенно для невинных девушек или старушек. И я предупрежу основательно. Не покидайте дом, даже если получите приглашение от господина Бородина. Потерпите домашний арест.

– Но ради чего?

– Ели не жалеете будущего ребенка, то хоть подумайте, как трудно глотать шпагу мертвой.

Родион изумительно вежливо поклонился, вышел и тщательно закрыл за собой дверь. Пришлось дождаться, пока в дверном замке нерешительно повернулся ключ.

Утомленному мозгу требовалась чашечка крепкого кофе. Вечно этот орган подводит. То ли дело стальное сердце – всегда на страже, непробиваемо для чувств и эмоций. Если не считать кое-каких женских глазок, которым… Но не будем их поминать.

Противоречия, догадки и странности сплелись клубком. Требовалось разобрать, разложить их отдельно, чтобы аккуратно сплести логические цепочки. Факты требовали себя обдумать и сопоставить. Участок – не лучшее место для логической гимнастики. И Родион решительно повернул на полном ходу. Однако далеко уйти не успел. Чья-то фигура ростом с маленькую гору заслонила проход. Чиновник полиции нахмурился, но тут же признал ошибку.

– Михаил Самсоныч, что с вами? – заботливо спросил он.

Действительно, старший городовой маленько переменился. Вернее – переоделся. Вместо суконного кафтана с портупеей и свистком громоздилось драповое пальто с пиджаком под ним, а на голове болтался котелок, по виду игрушечный. Редко кому так не шла цивильная одежда. Страдая от собственной несуразности, Семенов то и дело одергивал рукав, ерзал плечами и оправлял край обшлага. Зрелище выходило исключительно забавным. Но Родион не позволил и тени улыбки и даже попытался выдавить комплимент:

– Опять не узнал вас без формы. Вам идет, такой вид… внушительный.

«Элегантный» или «модный» было бы явным издевательством. Семенов, страдальчески вздохнув, успев передернуть грудью под пиджаком, грустно доложил:

– В форме нельзя. А так неприметно…

Заявление страдало безнадежным оптимизмом. Ничего более вызывающего, чем Семенов в гражданском, нельзя было придумать. Каждая пуговка и шовчик будто кричали: смотрите, люди добрые, то есть уголовнички, городовой переодетый, спасайся, кто может. Ванзаров не стал расстраивать хорошего человека.

– Там разный народ бывает. Не хочу подводить одного господина. Еще подумают, что он стал капорником. Ну, предателем то есть… Пойдемте, Родион Георгиевич, ждать не будут.

Покорно, не спрашивая, куда и зачем, Ванзаров отправился следом за нелепой громадой в пальто. Впрочем, на некотором отдалении.

Семенов шел быстрым шагом, не замечая, как оглядываются прохожие и прыскают барышни. Родиону стало по-настоящему обидно за приятеля: мужчина, можно сказать, долг выполняет, а этим обывателям – веселье. Нет, не понять им подвига полицейского.

Между тем миновали фасад Апраксина рынка и завернули в Чернышев переулок, на котором возлежит его левый бок. Стремительно одолели короткую улочку почти до Ломоносовского садика, так что уже показался величественный угол Министерства внутренних дел, как вдруг Семенов затормозил и свернул в подвальную лесенку. Скользя по каменным ступенькам вслед за городовым, Родион очутился в дешевом трактире, удивительно пустом для такого часа. Даже половые куда-то запропастились.

Густой нагар на стенах и потолке, объедки на полу и аромат сырых сапог вкупе с нестираным бельем надежно отваживали посетителей-чужаков. Спина Семенова возвышалась в дальнем углу помещения. Напротив виднелся субъект в поношенном пиджачке и драной фабричной фуражке. Соседний столик занял господин, углубившийся в газету. Приглашать гостя никто не спешил.

Подойдя к молчаливой парочке, Родион вежливо спросил:

– Здесь не занято? Вы позволите, господа?

Его смерили взглядом, прокисшим от наглости.

– Э, балдох[7], ты кого обначить вздумал? – Субъект, поеденный оспой, метко плюнул около ботинка чиновника полиции. – Зачем кадета малахольного притер? Накрыть, что ли, фраера?

Перед носом молча вырос кулак городового. Недружелюбный господин немедля нарезал улыбку:

– Шутка, балдох, че ты в пузырек лезешь. Э, боровой, падай сюда. Не слаба, языком будешь…

Взяв ближний стул, Родион уселся во главе, дернул усами и с очаровательной улыбкой сказал:

– Дыхало придержи, желторот. Крестов не нюхал, а понтом берешь.

У Семенова медленно отвалилась челюсть: такого от чистенького юноши городовой никак не ожидал. Конопатому же меткое воровское слово проникло глубоко в душу. Растерянно моргнув, он состроил страшную гримасу:

– Ты кого желторотом назвал, кадет вшивый?

– Тебя, шлеппер лодяговый.

Спокойствие господина с роскошными усами, видимо, произвело магическое действие. Помощь Семенова не потребовалась. Пройдоха как-то скис, поник плечами и пробурчал под битый нос:

– Да знаешь, что я Сенька Обух, да я…

– Ты Сенька Обух? – Родион обидно усмехнулся. – Не Обух ты, а насыпуха дешевая. Мазура несчастная.

Субъект окончательно растерялся, открыл рот, но так и не нашелся, чем его занять.

– Косарь, отхливай, – послышался тихий властный голос.

Конопатый пропал, как не было, а на его месте оказался невысокий господин, читавший газетку по соседству. И хоть вид он имел обычный, невыразительный, костюмчик серенький, но сходство с фотографией Департамента полиции узнаваемое. Не зря Родион просиживал в картотеке допоздна. Цепко и въедливо изучив соперника, Сенька сказал: