Париж не просто оправдал мои ожидания — я до сих пор верю, что если я не слишком нагрешу в этой жизни, то после смерти очнусь именно там (помните из «Гусарской баллады»: «А что Париж?» — «О, это рай!»).

Недавно я побывала в любимом городе второй раз — очередной гонорар, а вы что, оптимистично предполагали прибавку к зарплате?

За десять лет многое изменилось. Теперь можно было не связываться с турфирмой, а заказать авиабилет и гостиницу через Интернет. При определенной удачливости это получалось даже дешевле.

Когда мы со Светой прибыли в свой отель, размахивая бумажкой с бронью, выяснилось, что на ресепшен нас совсем не ждали. Видимо, случился сбой в компьютере, и до них бронь не дошла. И вот мы стоим, бездомные, с двумя огромными чемоданами, посреди города, в котором не знаем ни одного человека, за исключением президента Саркози — и того сумеет идентифицировать разве что Света, на меня надежды нет. В чемоданах шикарные летние наряды и ни одной теплой вещи, ибо в Питере жуткая жара. Здесь же прохладно и даже накрапывает дождик.

Окажись мы в схожей ситуации в Москве, подозреваю, лежали бы без чувств на асфальте, а очнулись уже без чемоданов, быстро позаимствованных добрыми людьми. А в Париже мы лишь весело хихикаем над сложившейся ситуацией. Комизма прибавляет тот факт, что обе мы знаем по-французски лишь пардон да мерси. С английским несколько лучше — я бойко на нем болтаю, однако напрочь не понимаю ответов, они сливаются в моем мозгу в бессвязное бормотание. У Светы, наоборот, возникает ступор, когда нужно открыть рот, зато она с легкостью разбирает каждое слово. Так мы и объясняемся с портье. Я произношу фразу, он отвечает, Света переводит мне его слова, и инициатива вновь переходит ко мне. Юноша за стойкой воспринимает нашу методу без удивления, лишь повторяя: «Ноу проблем».

Проблемы и впрямь разрешились. Правда, номер для нас освобождался лишь через два часа, но за моральный ущерб нам дали дополнительную скидку. Бросив чемоданы прямо в холле, мы отправились в ближайшее кафе перекусить. На стене было вывешено странное меню: вход плюс тарелка. Слова совпадали с английскими, так что мы восприняли их без труда.

Вход с тарелкой нас смутил, и мы двинулись дальше. Следующее кафе обещало ровно то же самое. И третье, и четвертое — хотя цены обозначены разные. Что бы это значило? Входишь, и тебе предлагают тарелку? Хотелось бы верить, не пустую. Но что в нее положат? Разрешают ли клиенту выбрать или лопай, что дают? Мы энергично обсуждали проблему по-русски, пока к нам не обратился на том же языке проходивший мимо парень. Это был студент из Ярославля, на семестр приехавший в Сорбонну — она располагалась неподалеку. Вход оказался закуской, а тарелка горячим. Очень удобно — берешь любую из закусок и какое хочешь горячее, платя гораздо меньше, чем за эти же блюда по отдельности.

Смертельно голодные после перелета, мы потребовали свиной стейк.

— В белом вине или в красном? — перевела мне Света.

Несколько удивленная, я предпочла красное, подруга ко мне присоединилась.

Вскоре нам принесли два куска мяса. Вином оно не пахло, зато было фактически сырым!

— Наверное, речь шла о мясе с кровью… — жалобно пролепетала Света. — Ты уж извини.

Вообще-то мы обе считаем — свинина должна быть хорошо пропеченной, с хрустящей корочкой, а иначе это полуфабрикат. Есть полуфабрикат представлялось странным. Просить дожарить? Неловко, да и не хватит словарного запаса.

Света хмуро ковырялась в тарелке, а я решила — где наша не пропадала. Должна же я попробовать хоть что-то из того, что нравится французам. До устриц и лягушачьих лапок дозрею вряд ли, но уж сейчас передо мной совершенно безобидный продукт, хоть и странно приготовленный (при условии, конечно, что его и впрямь хоть немного готовили). Интересно, проверяли ли мясо на наличие личинок? Говорят, они живут потом в желудке несколько лет. Но человеку, посещающему наш буфет, наверняка любая зараза нипочем — иммунитет уничтожит паразита на корню… И я смело умяла стейк до последнего кусочка.

Нет, не подумайте! Лувр, Оранжери, Клюни, Дорсе — мы побывали везде. Средневековые соборы, шикарные парки, знаменитые картины — было бы глупо их упустить. Но что сравнится с этими первыми часами в Париже — мы, пока еще бесприютные и не вполне уверенные, что обретем-таки крышу над головой, смотрим на Сорбонну, где снует молодой веселый народ, и медленно, смакуя, впихиваем в себя малосъедобное сырое мясо… и мы счастливы. Потому что если в прекрасном, увы, часто таится плохое, то и в плохом — прекрасное. Тем и хороша жизнь, не правда ли?

Ещё младенцем, однажды где-то без спросу взял я с гербом и грифом бумагу;…и тёмной ночью, в степи безлюдной, дрожа от страха, большую яму я вырыл; и в этой яме свою бумагу, свернув два раза, на дне глубоком сокрыл, зарыл и место забыл.

Михаил Щербаков

Как известно, у нас, русских, неделя начинается с рабочих дней, заканчиваясь выходным — воскресеньем. В отличие, например, от англичан, которые ведут счет с воскресенья, завершая субботой, — по мне, весьма оптимистично, особенно если опустить мрачную середину.

Я не пойду на поводу ни у тех, ни у других. Мое гнусное повествование, как началось с работы, так ею и завершится. А потому что жизнь такая! Я ведь еще в предисловии обещала ужаснуть вас чистой, святой и непристойно голой правдой. А она, увы, заключается в том, что праздники пролетают незаметно, зато будни тянутся куда дольше, чем положено по календарю. Как в моем любимом анекдоте:

— Это просто невыносимо! Все работа, работа и ничего, кроме работы…

— И давно ты так живешь?

— Да вот с завтрашнего дня собираюсь приступать.

По счастью, в работе преподавателя масса моментов, способных порадовать самого взыскательного читателя, с удовлетворением сознающего, что его чаша сия благополучно миновала. Многое вам уже знакомо — заседания кафедры, интригующие справки из ФСБ или отсутствие аудиторий. Продолжить список до бесконечности мешает лишь гуманность.

Например, коллоквиум — нечто вроде репетиции экзамена для первокурсников, в результате которой хорошие ученики часть материала сдают заранее, а плохие хотя бы начинают понимать, чего от них хотят, и имеют шанс к сессии взяться за ум. Это мероприятие сильно уменьшает количество двоек в официальной ведомости (коллоквиум — мероприятие неофициальное, мы проводим его по собственной инициативе, чтобы студентам легче давался переход от школьной системы к вузовской). Так вот, не сомневаюсь: если б кто-нибудь из непосвященных знал, на какие ухищрения приходится идти ради возможности бесплатно в свое свободное время проделать тяжелейшую, выматывающую, однако необычайно полезную работу… рассказать вам, что ли? (Тут автор вспоминает и, не выдержав, начинает вслух хихикать.) Нет, пожалуй, остерегусь. Не уговаривайте и не уговаривайте (автор хихикает снова). Сейчас есть хоть небольшая надежда, что часть читателей все еще верит в мою нормальность (в конце концов, есть среди вас невнимательные или снисходительные), но, стоит поделиться подробностями, тут же обнаружу у дверей кафедры психиатрическую бригаду с набором смирительных рубашек.