– Вот и еще одна превратность войны, – усмехнулся канадец, на глазах которого блеснули слезы. – Парни! – гаркнул он своим подчиненным. – Этот юноша – француз с нашей старой родины. Он знатный храбрец, даром что у него еще и усы как следует не растут.

– Француз из Франции, – задумчиво проговорил ротный сержант, – это вроде как брат.

– Брат-то брат, а все же вы, Жан, мой пленник, – продолжал капитан Жюно. – Но можете быть уверены: еще не бывало пленников, с которыми обращались бы так, как будут обходиться с вами. И потом, – шепнул он на ухо Жану, – я уже кое-что придумал…

Когда с разоружением было покончено, буры стали понемногу приходить в себя. Они получили возможность помыться, перевязать раны, поесть и поспать. Главное – выспаться! Неделя без сна вконец изнурила мужественных бойцов.

А в лагере победителей тем временем царило бурное ликование. Еще бы – сорок пять тысяч англичан праздновали победу над четырьмя тысячами буров.

Сорвиголова, Фанфан и Поль оказались у канадцев, расположившихся на берегу Моддера. Жану пришлось рассказать по просьбе Жюно о своих приключениях на Аляске, и его рассказ привел канадцев в восторг. Вино лилось рекой, еды было вдоволь, но разговоров еще больше. Однако около часа ночи мощный храп начал сотрясать палатки канадских стрелков. И вот уже лишь один капитан Франсуа Жюно остался в компании троих Молокососов. Наклонившись к уху Жана, великан проговорил:

– У реки стоят три бурских пони. Они оседланы и со всей амуницией… Сейчас я уйду в свою палатку. И когда усну… ну, то есть захраплю, пробирайтесь к лошадкам, спускайтесь в воду и, держа их под уздцы, переправляйтесь на другой берег.

– Франсуа, но ведь это же страшный риск, вас могут расстрелять, – возразил Сорвиголова.

– Плевать! Ведь по крови-то я француз… Если наткнетесь на часовых, – продолжал Жюно, – не тревожьтесь – они отвернутся, а если им прикажут стрелять – промажут. А теперь, друг мой, прощайте!

– Дорогой Франсуа, как нам вас благодарить?!

– Ни слова больше! Вашу руку – и в путь!

Крепко обняв Жана, капитан Жюно нырнул в свою палатку, а трое молодых людей направились к берегу, где их ожидали оседланные пони. Следуя наставлениям канадца, они вошли в реку и, держась за поводья бурских лошадок, бесшумно поплыли вниз по течению.

Однако всплески воды, вызванные движением пони, все-таки выдали их присутствие. Часовые начали палить вслед, но, как и сказал капитан, пули ложились где угодно, но только не рядом.

Река была широкая, а течение ее местами становилось стремительным. Уже на самой середине Моддера они угодили в водоворот, который закрутил Молокососов, разбрасывая в стороны, как щепки.

Внезапно Жан почувствовал, что идет ко дну. Он инстинктивно вцепился в поводья своего пони, но тот и сам никак не мог выбраться из водоворота и уже начал бить по воде копытами передних ног. Отчаянным усилием Сорвиголове удалось вместе с лошадью выбраться из омута, и вскоре он очутился у противоположного берега. Ему понадобилось всего мгновение, чтобы отдышаться и прийти в себя. В следующую минуту он уже всматривался в темноту, стараясь отыскать товарищей. Вскоре на отмели замаячила какая-то черная масса.

– Ты, Фанфан? – тихо спросил Жан.

– Если это обо мне… то, должно быть, я, хозяин.

– А Поль?.. Где он?.. По-оль!..

До этой минуты Сорвиголова не беспокоился о юном буре. Поль обладал силой и сноровкой взрослого мужчины. Однако его отсутствие становилось все более тревожным. Сорвиголова продолжал звать, рискуя, что его услышат на противоположном берегу часовые, но в ответ не доносилось ни звука.

Вскарабкавшись на крутой берег, Жан и Фанфан помогли пони выбраться из воды.

– А где же твоя лошадка? – обратился Сорвиголова к Фанфану.

– На дне.

– Какая жалость!.. Поль!.. По-оль!.. – снова принялся звать Жан, но зловещая тишина прерывалась лишь выстрелами в лагере врага и отдаленной английской бранью.

Пренебрегая опасностью снова угодить в плен, Сорвиголова и Фанфан еще около получаса бродили вдоль берега, то и дело окликая Поля, однако ждать дальше было бесполезно. Бедняга погиб в водах Моддера! Еще одна жертва этой чудовищной войны…

Оба друга приняли эту утрату в полном молчании, не в силах произнести ни слова. Сорвиголова вскочил в седло, Фанфан устроился позади него на крупе пони, и тот с места взял в галоп. Ориентируясь по звездам, Жан держал направление на юго-восток, рассчитывая вскоре выбраться на дорогу, ведущую из Якобсдаля в Блумфонтейн, – она еще могла быть свободна от английских войск.

Выносливая бурская лошадка неслась, не сбавляя шага, а друзья, промокшие до костей, стучали зубами от холода. Единственным утешением был карабин, притороченный заботливым канадцем к седлу, – по крайней мере, есть чем ответить при встрече с неприятелем.

Так прошел час. А между тем велд оказался далеко не безлюдным: время от времени до беглецов доносился конский топот, иногда отдаленные крики и редкие выстрелы. Возможно, это были английские дозоры или такие же, как и они, беглецы из лагеря Кронье.

Уже светало, когда они оказались на дороге. Через полчаса езды вдали стали вырисовываться очертания домов, и Сорвиголова узнал городок Эммаус.

– Помнишь, – спросил он Фанфана, – как месяца два назад мы проезжали здесь на велосипедах?

– И удирали от уланов!.. Лучше не вспоминать, – усмехнулся Фанфан. – Зато молоко здесь отменное.

– Надеюсь, его еще не все выпили англичане!

Однако, когда они приблизились к городку, обнаружилось, что все окрестные фермы разграблены, а некоторые дочиста сожжены. Скот был угнан захватчиками, а жители разбежались. Повсюду царила кладбищенская тишина.

На дороге виднелись крупные, глубоко вдавленные в пыль отпечатки копыт английских кавалерийских лошадей.

– Недавно здесь побывали хаки, – произнес Сорвиголова, отстегивая от седла карабин. – Придется забыть о молоке и смотреть в оба!

Расстояние от Эммауса до ближайшего поселка Питерсбург – восемнадцать с лишним километров – пони преодолел за час сорок пять минут. До первых домов оставалось всего несколько сот метров. Молокососы смертельно устали и проголодались, да и пони начал заметно сбавлять ход.

– Видно, придется сделать привал, – заметил Фанфан.

Но в ту самую минуту, когда они уже собирались спешиться, вдали, из-за построек полуразрушенной фермы, показались пятеро кавалеристов. Заметив на дороге пони с седоками, всадники уверенно поскакали прямо к ним.

Англичане! Кавалеристы неслись в карьер, а уставший донельзя пони едва мог ускорить шаг.

– Их всего пятеро! – воскликнул Сорвиголова. – Я уложу их на ходу.

Он прицелился, привстав на стременах, и нажал спуск. Но вместо выстрела раздался жалкий щелчок. Осечка! Второй выстрел – и снова осечка. Третий – то же самое! От долгого пребывания в воде патроны, очевидно, промокли.