Когда я вошел в ресторан, то заметил за одним из столиков ставшую в последнее время неразлучной парочку — Бурмистров энд Гуляев. Михаил помахал мне рукой, приглашая за свой стол. Я кивнул в ответ, сложил на поднос еду, приблизился к ним и устроился рядом. Ели мы молча, с мрачным видом, подавленные очередной смертью члена нашей группы. Бурмистров и Гуляев раньше сели за стол, а следовательно, раньше закончили трапезу. Уже перед тем, как встать, «селадон» нарушил молчание:

— Слава богу, что убийцу закрыли, и теперь хоть последние дни отпуска мы, не опасаясь за свои жизни, можем провести спокойно.

На что Бурмистров, кашлянув, тоном философа ответил:

— Как сказать…

С этими словами мужчины поднялись и ушли. Вскоре ресторан покинул и я.

Оставшуюся часть вечера я провалялся на кровати, пялясь в телевизор, по которому показывали какой-то боевичок, но я, честно говоря, ничего в нем не понимал, ибо был в угнетенном состоянии, вызванном столькими смертями. Алина в это время разговаривала со своими родственниками и рассказывала маме о смерти ее родной сестры. Ярилова, как я понял, была не замужем, детей не имела, из родителей у нее были только престарелая мать, а из родственников — пара дядей и сестра.

А поздним вечером неожиданно в отель вернулся… Замшелов. Его появление для всех членов нашей оставшейся в живых группы явилось шоком. Мы-то уж в глубине души вздохнули свободно, решив, что преступник за решеткой и нашим жизням ничто не угрожает, а тут вдруг главный и единственный подозреваемый оказался на свободе. Мы вновь договорились встретиться в номере Бурмистрова. Предстояли разборки, причем касающиеся смерти одного из членов нашего «коллектива», а потому чувства Милушевой решили пощадить, ее не пригласили, и Алина осталась в моем номере.

Когда я пришел к майору, там уже находился Гуляев. «Селадон» сидел на привычном для него месте у трюмо, его слегка вытянутое лицо было суровым. Бурмистров на сей раз расположился в углу за столом, физиономия у него была красной и припухшей, никак успел хряпнуть граммов сто пятьдесят.

Я сел на кровать, и мы успели перекинуться парой фраз, когда в номер вошел Замшелов. Свой испачканный кровью летний костюм он сменил на майку и спортивные штаны. Валерий старался держаться независимо, даже немного вызывающе, но удавалось это ему с трудом, чувствовалось по бегающему взгляду бородача — он побаивался нас.

Наступила пауза, во время которой мы втроем внимательно разглядывали Замшелова. Он, в свою очередь, поглядывал на нас заносчиво, ожидая, что же мы ему все-таки скажем.

— И почему тебя выпустили? — с притворной ласковостью спросил Гуляев.

— Да потому, что я ни в чем не виновен! — хорохорясь, с нотками возмущения изрек Валерий. — И тебе еще придется ответить за нанесенные мне побои. — В доказательство того, что действительно пострадал, он дотронулся до скулы, где у него явственно проступал след от удара, нанесенного «селадоном».

— Если потребуется, отвечу, — с ухмылкой пообещал Гуляев и, все так же ухмыляясь, заранее не веря ни одному слову Замшелова, проговорил: — И ты можешь доказать, что ни в чем не виновен?

— А это пусть доказывает полиция, — всплеснул пухлыми волосатыми руками Валерий. — Но раз меня оттуда выпустили, значит, обвинять меня не в чем.

— Ладно, давайте не будем пререкаться, — устало произнес Бурмистров и зевнул. — Расскажи-ка, Валера, как дело происходило.

Почувствовав в лице майора поддержку, Замшелов как-то приободрился и удовлетворенно кивнул:

— Вот это разговор нормальных людей, а то — докажи, что ты не виновен. Что за предъявы такие? — И, обратив свой взор на Бурмистрова, продолжил: — В общем, сегодня после обеда я, Алина и Надежда поднялись на пятый этаж, Алина куда-то ушла, я двинулся в свой номер, а Надежда — в свой. Я принял душ, лег поспать и вроде уснул, а через некоторое время раздался стук в дверь. Когда я вышел в коридор, то увидел на полу листок бумаги. Это оказалась записка, на ней было написано: «Валера, я сейчас одна, приходи». Эту записку, кстати говоря, полицейские потом нашли в моем номере. Признаться, у нас с Надеждой были интимные отношения один раз, — вдруг смутился Замшелов, но тут же взял себя в руки и снова уверенно заговорил: — Поэтому я, нисколько не сомневаясь, что меня зовет к себе Надя, быстро оделся, вышел из своего номера и постучал в дверь напротив, к женщинам. Мне никто не ответил, я толкнул дверь, и она оказалась открытой. Когда вошел в номер, я громко позвал по имени Надежду, но она не ответила. Тогда я прошел в другую комнату и вдруг увидел повсюду кровь и лежащую на боку Ярилову. Я бросился к ней, надеясь помочь, взял ее за плечо, повернул к себе и, увидев на шее рану, понял, что Наде уже ничем помочь нельзя. В этот момент раздался щелчок замка двери, и кто-то стал возиться возле нее с той стороны. Я выбежал в прихожую и попытался выйти из номера, но дверь оказалась заблокированной. Тогда я стал стучать в нее и звать на помощь. Ну а дальнейшее вы уже знаете.

Майор недаром был профессионалом в делах, касающихся преступлений, а потому без околичностей задал именно тот вопрос, ответ на который дал бы нам ясно понять, виновен ли в убийстве Яриловой ее, как оказалось, любовник или нет:

— Какие улики указывали на то, что убийство совершил другой человек, на основании которых тебя отпустили?

— Я не знаю английского языка, — задумчиво проговорил Замшелов, оглаживая бородку «а-ля Владимир Ильич», — а потому не могу точно сказать, о чем переговаривались полицейские, но из фраз переводчицы, консула и его помощницы, которые тоже находились в полиции, я понял, что в комнате, кроме моих следов обуви, были еще чьи-то, более того, эти же следы обнаружили и на полу в ванной комнате, где преступник в раковине мыл после совершения убийства руки. Моих следов в ванной не было, потому что я туда не заходил. Кроме того, преступник действовал в резиновых перчатках, но их нигде не обнаружили, скорее всего, он забрал их с собой.

— Перчатки можно было спустить в унитаз, — пожав плечами, скептически заметил Бурмистров.

— Ну, таких тонкостей я не знаю, — парировал Замшелов и вспомнил: — Да, еще же записка. Я оставил ее в своем номере, и полицейские записку нашли. Написана она не моей рукой, что подтвердила почерковедческая экспертиза, и не рукой Надежды. Образец ее почерка нашли в записной книжке женщины. Значит, написал кто-то из вас. — Он вдруг осклабился, сообразив: — Слушайте, выходит, если у вас взять образец почерка, можно определить, кто написал записку, и тем самым вычислить убийцу?

— Не думаю, — покачал головой Бурмистров. — Возможно, убийца кто-то из нас, но записку мог написать и не он.

— То есть? — удивился я. — Кто-то со стороны?

— А почему бы и нет? Не дурак же преступник, чтобы писать записку своей рукой и подбрасывать ее тому, кого подставляет под убийство. Тогда он совсем какой-то примитив. А мы имеем дело с хитрым, умным, изворотливым человеком. Так что наверняка он попросил кого-то написать, может быть, шутки ради, а может быть, заранее заготовив такую записку, узнав о ваших с Надеждой отношениях. Ну, это во-первых, а во-вторых, наши почерки наверняка проверили, ведь образцы есть на ресепшен, где мы заполняли гостиничные карточки.