Нервничая из-за своего безвыходного положения, Изабель принялась тереть тканью ноги, словно счищала с них грязь и золу. В этот момент зашла Джоан, и Изабель испуганно спрятала ноги под подол платья. К счастью, Джоан ничего не сказала относительно манеры Изабель приводить себя в порядок.

– Вот и пришла наконец твоя ночь, – торжественно сказала Джоан. Выпитые за ужином пять кубков вина заметно прибавили ей храбрости. – Доверься Ричарду, он знает, что делать. Тебе нечего бояться.

– А боли? – решилась спросить Изабель.

Джоан уставилась в одну точку где-то за спиной Изабель.

– Сначала ты почувствуешь… будет немного неприятно… но ты не будешь обращать на это внимание, так как с тобой Ричард. Через это должна пройти каждая женщина. И ты должна пройти через это достойно.

Звучит весьма неприятно: «пройти через это достойно».

Джоан вышла из комнаты так же неожиданно, как и появилась в ней. Уже на пороге она обернулась:

– Он не будет смотреть на твои ноги.

Изабель несказанно обрадовалась этому, так как не была уверена в их чистоте.

Ей хотелось, чтобы Джоан осталась, чтобы по-женски помогла ей подготовиться к предстоящим событиям, чтобы она стала посредником между мужем и ею, посредником, подводящим их к полному физическому соединению. Ей совсем не хотелось одной дожидаться Ричарда в бывших покоях ее отца.

Но ей не пришлось долго ждать.

В комнату вошел Ричард.

* * *

У Изабель был такой взволнованный и нервозный вид, что Ричарду показалось, будто она готова вот-вот убежать. Он подумал, что такое состояние естественно для невесты, прощающейся со своей девственностью, но чтобы так себя вела Изабель? Где его смелая девочка?

Он не знал, как себя вести с такой Изабель. Она всегда была горячей и взрывоопасной, а не скромной плаксой. Он не знал, как ему поступить, поэтому сделал то, зачем пришел, – снял с себя тунику.

Почему она не раздевается? Она ведь знает, что им предстоит сделать.

Сидя рядом с ней во время ужина, вдыхая ее аромат, размышляя о ней, Ричард не мог сдержаться, и его мужское естество стало большим и твердым. Во время вечерни он ощущал сильную пульсацию во всем теле и был сам себе отвратителен. Он нисколько не изменился. Он не годился для жизни в стенах святой обители среди набожных людей, поэтому Господь выгнал его из монастыря. Всевышний знает все, Он насквозь видит человека, желания его сердца и души; Он видит Ричарда и суккуба, мучающего его. Год, проведенный в молитвах и посте, нисколько не изменил его. Сейчас Ричард был настроен решительно: он должен аккуратно выполнить все свои обязанности. А то, что Изабель похожа на преследуемую ястребом мышь, должно мало его волновать.

И все же с какой стати ей переживать?

Разве на этот раз она не получила того, чего хотела? Впрочем, она всегда добивалась желаемого.

Его жизнь перевернута с ног на голову, в то время как она получила в мужья человека, о котором мечтала всю свою жизнь. Чувство долга вынудило его взять ее в жены и тем самым свело на нет результат всех его трудов и усилий. Он лишился чистоты, которой добивался так долго. Да, он потерпел неудачу, и, хотя его тело пока еще целомудренно, мысли предали его.

Он лгал. Разве не говорил Иисус: «…грешный помыслом грешен вдвойне»?

А он испытывал вожделение. Он не мог избавиться от своего вожделения, поэтому сделал то единственное, что смог: он подавил его. Низменные желания пронизывали все его воспоминания, и он каждую ночь медленно, но верно убивал их молитвами, так как не мог уничтожить их разом одним ударом меча. Да, он был сильным и волевым борцом, но, несмотря на ежедневные сражения, его враг нападал снова и снова, отказываясь умереть.

Может, у него просто не хватало воли, чтобы окончательно убить в себе эту страсть?

Он смотрел на Изабель, на ее тело, которым ему предстояло овладеть, и понимал, что ему остается только одно: сделать ее своей женой, но не получить от этого наслаждения. Соитие без страсти – это выход. При этом он убьет сразу двух зайцев: выполнит свой долг и усмирит похоть. Это единственно правильный путь, которым он может идти при данных обстоятельствах. Это единственно правильный путь, который поможет ему не умереть от собственного вожделения. Вожделения, которое росло с каждой минутой, когда он находился рядом с ней, чувствовал источаемые ею сладостные запахи, видел колыхание распущенных шелковистых волос, струящихся по ее нежным изгибам. Он прилагал немалые усилия, борясь с желанием во что бы то ни стало дотронуться до нее, ласкать мягкую нежную кожу, восхищаться ее совершенством. Скоро он должен будет сделать ее своей. Нет, прямо сейчас, не то горящий внутри его пожар превратит его тело в пепел и он останется один на один с уничтожающим его чувством собственной несостоятельности.

Сейчас она смотрит на него, и в ее глазах он видит грусть и страх. Ричарду вовсе не хочется, чтобы Изабель боялась его, но сила разгоревшейся в нем страсти пугает его самого: он сдерживал себя уже несколько часов, но каждая секунда отсрочки только подогревала его желание. Он искал только избавления. Избавления от обязанности, но не удовлетворения выжигающего его изнутри желания.

Она подошла к нему, скрестив на груди руки, и посмотрела прямо в глаза. Ее взгляд был полон смущения и раскаяния. Она не должна бояться его сейчас, когда он должен взять ее и сделать своей.

Небо сплошь заволокло облаками. Их серая масса, освещенная лучами заходящего солнца, местами отливала розовым. Сильный восточный ветер, проникая через узкое окошко, шевелил ее волосы, заставляя их то медленно взлетать, то опускаться на плечи. Его нежное дуновение напоминало прикосновения любящей матери. Но Ричард не хотел прикасаться к ней. Он знал: если он дотронется до нее хоть пальцем, то потеряет над собой контроль.

Но сам Господь требовал, чтобы он прикоснулся к ней.

Он стоял перед ней обнаженный до пояса. Она все еще была в нижнем платье и блио и в тусклом свете казалась таинственным темно-голубым облаком. Шелковые нити ее наряда отбрасывали искры света.

Он хотел ее.

И в этом его позор.

– Прости меня, – сказала она.

Ричард был поражен, услышав такие слова. Он проиграл эту битву. Ее голос, взывающий к нему через пелену вожделения, был настойчивым, но приятным.

– Я никогда не хотела, чтобы тебе было из-за меня стыдно. – Ее голос сорвался.

Он стоял как вкопанный.

Она подошла к нему, хотя сама признала, что ей известен источник его позора. Он не будет обсуждать это с ней. Всю силу его внутренней борьбы видит только Господь Бог.

Она подошла к нему, окутав облаком своего терпкого аромата. Ее волосы летели к нему, подгоняемые дующим ей в спину ветром. И тогда он ясно увидел, как поднимает ее юбки и погружается в нее прямо там, не сходя с места; ее ноги безвольно раскинуты, ее ногти страстно впиваются в кожу на его спине, ее черные волосы сплошной пеленой окутывают их обоих.