Нет, он не очернил свою душу смертным грехом… хотя, возможно, его большим грехом является гордыня.

Его слова эхом отражались в ее мозгу. Он чувствовал… что-то… когда находился рядом с Бертрадой. Необъяснимая тревога вдруг закралась в ее сердце. Она никогда не слышала, чтобы Ричард говорил о том, что «чувствовал». Он говорил о долге, о цели, но никогда не тратил слов на описание чувств. Он никогда не говорил, что он чувствует к ней, хотя она его жена. Женщина, которая была обещана другому и которую он поцеловал со всей страстью.

Она была обещана другому. Его собственному брату.

Тревожное ощущение усиливалось, наваливаясь на нее всей своей тяжестью.

Как изменились воспоминания об их поцелуе, когда она взглянула на них под другим углом.

Сколько должно быть чести в человеке, показывающем свою страсть женщине, которая никогда не будет принадлежать ему?

Слова родились у нее в мозгу одновременно, в нужном порядке.

Похоть.

Бертрада.

Бенедиктинец.

При этих мыслях Изабель содрогнулась от ужаса, тряся головой, стараясь отогнать от себя страшную правду. Этого не может быть. Так быть не должно. И все же Ричард своей странной манерой хотел выразить именно это. Он жаждал близости Бертрады, жены его лорда, самой неприкосновенной женщины, вокруг которой вращалась вся жизнь Молтона. Она была им как мать, она была женой лорда, которому Ричард поклялся в верности. Это походило на кровосмешение. Разве Ричард приехал в Молтон не в десять лет? Несомненно, он совершил прелюбодеяние с единственной женщиной, которой никто не мог, никто не смел касаться. Бертрада наставляла ее, учила быть благородной леди и безупречной женой. И Бертрада совокуплялась с Ричардом.

– Поэтому ты так резко покинул Молтон? – выдавила она из себя, решив, что он скажет это вслух, открыто признается в содеянном.

– Да, – только и сказал он.

И она поняла, что это правда. Ричард бежал в монастырь, чтобы всю жизнь искупать свой грех молитвами и работой. Причиной тому не был их поцелуй. А она была настолько наивна, настолько глупа, что посчитала их единственный целомудренный поцелуй таким важным и значительным. Она просто дура. В них жила любовь, страсть, которую они не могли удовлетворить? Нет, с Бертрадой его не удерживали никакие рамки. У них просто не было рамок. Бертраде он не мог сопротивляться.

Она поняла это, сидя в темноте на брачном ложе. Она льстила себе, полагая, что Ричард оставил свои шпоры из-за противоречивых чувств к ней. Ее гордыня – великий грех, и теперь она несет за него расплату.

Но это было не самое худшее из сделанных этой ночью признаний.

В комнате было темно, и Ричард казался страшной черной тенью, обитавшей в покоях ее отца. Луна давно скрылась, и все же Изабель видела все так же ясно, как при дневном свете. Ричард не мог скрыться от этой правды, куда бы он ни прятался, так же как теперь и она.

– Но уединенная жизнь в монастыре среди братьев не помогла, правда, Ричард? – спросила она твердым неумолимым голосом. – Ты все еще любишь ее.

Всю оставшуюся ночь он провел, молясь в часовне. Он чувствовал себя так, словно никогда не оставлял монастырь. За исключением того, что вместо суккуба он теперь боролся со своей женой – и сделал ее своей. Он все еще слышал, как она плачет, хотя рассвет уже озарил небо своим легким светом. Подходило время заутрени, но впервые за этот год он не хотел молиться дальше.

Теперь он женатый человек по законам церкви и Бога.

И он провел ночь на холодном полу, хотя в его распоряжении была мягкая кровать и горячая жена.

Она бросила ему в лицо, что он все еще любит Бертраду. Но, в конце концов, он признал, что она не понимает человека, с которым обвенчалась. Она называла любовь причиной того, что было между ним и Бертрадой. Изабель такая наивная, раз думает, что внебрачная связь порождается только любовью. Он не любил Бертраду. Даже будучи еще наивным юношей, он знал, что не любит ее. Хочет ее? Да. И он действовал в соответствии со своими желаниями, так же как шел у них на поводу с Изабель, дав волю своей страсти, которую разжег их интимный поцелуй. Его грех был еще ужаснее. Он каждый день боролся со своей похотью, заранее зная, что проиграет. Он терпел поражение каждый день. Каждый час.

Изабель была в ярости. Его признание уничтожило ее гордость, разорвав на части и бросив лежать на окровавленной кровати рядом с ее навсегда потерянной девственностью. Это сделал он, своими словами, своими руками. Одна ночь молитв не может искупить его грех, не может загладить его вину перед своей женой. Она хотела думать, что это из-за их поцелуя он ушел в монастырь. Такие мысли делали честь в собственных глазах юной девушке, безответно влюбленной в недосягаемого мужчину. Но теперь она знает, что не от нее он бежал, и это знание будет будоражить ее гордость.

И он сделал ей больно. Их соединение прошло ужасно. То, как он выполнил свой долг, оказалось настоящей катастрофой. Она была не готова принять его. Не готова? Слезы текли у нее по щекам, ее руки отталкивали его, ее тело пыталось освободиться из-под него, покинуть брачное ложе. Нет, она отнюдь не была готова принять его. Но он не мог больше ждать. Его похоть, его чувственный голод давили на него, чувство долга заставило его продолжать, несмотря на ее неготовность. Видит Бог, он тот человек, который может взять не желающую того женщину. И теперь Изабель знает об этом.

Сегодня ночью все будет иначе. Он не потерпит неудачи. Изабель заслуживает лучшего, даже от такого человека, как он.

Ричард поднялся. Его ноги гудели после ночи, проведенной на коленях. Он повернулся, чтобы покинуть часовню.

Сегодня ночью все будет иначе. Она больше не девственница. Все ее страхи позади. Сегодня ночью он не подведет ее.

Он не потерпит неудачи.

С этой мыслью Ричард вышел из часовни с улыбкой на устах. Те, кто видел его, удивлялись перемене, которая произошла с их новым лордом после первой брачной ночи, и улыбались ему в ответ.

Изабель среди них не было.

Сидя в одиночестве на большой кровати лорда Дорни, Изабель дожидалась рассвета. Она подтянула колени к груди, обняв их руками, и смотрела в сторону узкого окна. В такой позе она провела остаток ночи. Покачиваясь из стороны в сторону, она мурлыкала себе под нос какую-то мелодию, ища утешения, но не находила его.

О каком утешении может идти речь, когда ее муж – Ричард? Новый поток слез полился из ее глаз, но она не сделала попытки остановить их. Что толку вытирать эти слезы, ведь на их место тут же упадут другие. Она и представить себе не могла, что брак с Ричардом не принесет ей радости. Но теперь она знала, что никогда больше не почувствует себя счастливой. Радость пролетела мимо нее и останется недосягаемой, пока Изабель не попадет на небеса к Иисусу Христу. Как ей хотелось улететь прямо сейчас, улететь далеко-далеко, пролететь над полями, над лесами, пока Дорни не превратится в малюсенькую точечку на горизонте. Господи, позволь ей улететь. Скрыться от своего горя. Ведь Бог всегда давал ей то, чего она просила. Может быть, и в этот раз он ответит на ее немыслимую просьбу об избавлении?