Он и не знал, что есть такие пауки. Как умно использовать вместо паутины лампу. Если сплетешь паутину, останется только ждать, чтобы кто-нибудь попал в нее, а с помощью лампы жертву можно самому завлечь. Нужен только подходящий источник света. В природе, к сожалению, их нет. Луна или лесные пожары вряд ли подойдут. Не исключено, что этот паук представляет собой какой-то новый вид, выработавший свои инстинкты, эволюционируя вслед за человеком… Объяснение, пожалуй, неплохое… Но как тогда объяснить, что свет привлекает мотыльков?.. Бабочка не то что паук, едва ли свет лампы способствует сохранению вида. Однако явление это возникло опять-таки после того, как появился искусственный свет. Доказательством может служить хотя бы то, что бабочки не собрались в стаи и не улетели к Луне.

Было бы еще понятно, если бы подобным инстинктом обладал какой-то один вид насекомых. Но ведь это общее для всех мотыльков, которых насчитывается десять тысяч видов. Значит, это какой-то определенный неизменный закон. Слепое, бешеное трепетание крыльев, вызываемое искусственным светом. Таинственная связь между светом, пауками и бабочками… Если закон может проявляться так неразумно, то во что же тогда верить?

Мужчина закрыл глаза… Поплыли мутные блики… Когда он протягивал руку, чтобы схватить их, они начинали метаться и исчезать… Точно тени шпанских мушек на песке…

Он проснулся от рыданий.

— Что плачешь?

Женщина, стараясь скрыть замешательство, поспешно поднялась.

— Простите… Хотела приготовить вам чаю…

Ее сдавленный голос, пропитанный слезами, озадачил мужчину. Когда она наклонилась и стала разжигать печурку, спина ее как-то странно подрагивала, и он долго не мог понять, в чем дело. Соображал он с трудом, будто вяло перелистывал страницы покрытой плесенью книги. Но хорошо еще, что мог переворачивать страницы. Неожиданно ему стало нестерпимо жаль себя.

Не вышло…

— И так глупо все провалилось.

— Но ведь никому не удавалось… ни разу еще.

Она говорила сквозь слезы, но в ее голосе звучали нотки уверенности, точно она оправдывала и объясняла его провал. Что ни говори — трогательное сочувствие. Было бы чересчур несправедливо не отозваться на него.

— Жаль все-таки… Я уже решил, если удастся убежать, сразу же куплю и пришлю тебе приемник…

— Приемник?

— Ты же давно о нем мечтала.

— Да ничего не нужно… — Женщина говорила робко, точно извиняясь. — Если я как следует поработаю, смогу и здесь купить. Если в рассрочку, то на первый взнос денег хватит, наверное.

— Да, конечно, если в рассрочку…

— Когда вода согреется, помоемся?

Внезапно в нем поднялась тоска, серая, как рассвет… Нужно зализывать раны друг друга. Но если бесконечно зализывать незаживающие раны, то от языка ничего не останется.

— Ну ладно, не нужно утешать… Жизнь не такая штука, чтобы прожить ее в утешении… Там своя жизнь, здесь — своя, и всегда кажется, что чужая жизнь слаще… Самое противное — думать: что, если жизнь вот так и будет идти?.. Что это за жизнь? Этого ведь никто не знает… Эх, лучше быть по горло заваленным работой и не думать обо всем этом…

— Помоемся?

Женщина сказала это точно для того, чтобы приободрить его. Мягко, успокаивающе. Мужчина медленно стал расстегивать пуговицы на рубахе, снимать брюки. Он весь с головы до ног был покрыт песком. (Что делает сейчас та, другая?). Все, что было до вчерашнего дня, казалось далеким прошлым.

Женщина начала намыливать полотенце.

Октябрь. В течение дня лето, все еще не желавшее уходить, так раскаляло песок, что босиком на нем и пяти минут не простоишь. Но стоило солнцу сесть, как промозглый холод проникал сквозь дырявые стены, и, прежде чем растопить очаг, приходилось высушивать отсыревшую золу. Утром и вечером в безветренную погоду из-за резких скачков температуры поднимался туман, напоминавший мутную реку.

Мужчина соорудил за домом ловушку для ворон. Он назвал ее «Надежда». Устройство это было очень простое, с учетом свойств песка. Он вырыл довольно глубокую яму и закопал туда деревянный бочонок. Тремя клинышками, величиной со спичку, закрепил крышку, которая по размеру была чуть меньше бочонка. К каждому клинышку привязал тонкую нитку. Нитки проходили через отверстие в центре крышки и скреплялись с проволокой, находившейся снаружи. На конец проволоки насадил наживку — вяленую рыбу. Все сооружение тщательно засыпал песком, оставив снаружи только наживку в небольшом песчаном углублении. Стоит вороне схватить наживку, как моментально слетают клинышки, крышка падает на дно бочонка и происходит песчаный обвал; ворона заживо погребена… Испытал несколько раз свое сооружение. Действовало оно безотказно. Ему уже отчетливо виделась несчастная ворона, так стремительно засыпанная песком, что даже крыльями не успела взмахнуть.

…Если повезет и удастся поймать ворону, можно будет написать письмо и привязать к ее лапке… Но, конечно, все дело в везении. Во-первых, очень мало шансов, что выпущенная ворона второй раз попадет в руки человека… Да и не узнаешь, куда она полетит… Как правило, район полета ворон крайне ограничен… И не исключено, что если эти типы из деревни сопоставят два факта: моя ворона сбежала, а в стае появилась ворона, у которой к ноге привязан кусок белой бумаги, — то им сразу же станут ясны мои намерения… То есть все, что было так тщательно продумано, с таким терпением выполнено, окажется напрасным…

После неудачного побега мужчина стал очень осторожен. Он приспособился к жизни в яме, будто впал в зимнюю спячку, и заботился только о том, чтобы рассеять подозрительность жителей деревни. Говорят, что бесконечное повторение одного и того же — самая лучшая маскировка. И если вести жизнь, которая будет состоять из простых повторений одного и того же, то, может быть, в конце концов о нем забудут.

Повторение может принести и такую пользу. Ну, например, два последних месяца женщина изо дня в день, не поднимая головы, нижет бусы и так поглощена этой работой, что у нее лицо опухло. Длинная игла так и мелькает, когда она острым концом поддевает отливающие металлом бусинки, насыпанные в картонную коробку. Ее сбережения достигли, пожалуй, двух тысяч йен. Поработает она так еще с полмесяца — и хватит денег для первого взноса за приемник.

В игле, пляшущей вокруг коробки с бусинками, столько значительности, будто эта коробка была центром вселенной. Повторение окрашивало настоящее, вселяло ощущение реальности окружающего. И мужчина решил тоже целиком отдаться однообразной физической работе. Сметать песок с чердака, просеивать рис, стирать — все это стало его повседневной обязанностью. Пока он работал, напевая себе под нос, время летело быстрее. Ради собственного удовольствия он соорудил небольшой полог из полиэтилена, чтобы, когда они спят, на них не сыпался песок, и придумал приспособление для варки рыбы в горячем песке…

Чтобы не расстраиваться, он с тех пор не читал газет. Достаточно было потерпеть неделю — и читать уже почти не хотелось. А через месяц он вообще забыл об их существовании. Когда-то он видел репродукцию гравюры, которая называлась «Ад одиночества», и она его поразила. Там был изображен человек в странной позе, плывущий по небу. Его широко открытые глаза полны страха. Все пространство вокруг заполнено полупризрачными тенями покойников. Ему трудно пробираться сквозь их толпу. Покойники, жестикулируя, отталкивая друг друга, что-то беспрерывно говорят человеку. Почему же это «Ад одиночества»? Он тогда подумал, что перепутано название. Но теперь понял, что одиночество — это неутоленная жажда мечты.