Дэвида вскоре сочли достаточно здоровым для выписки и приказали 4 ноября явиться на армейскую медицинскую комиссию. Ему не хотелось расставаться с Хайклиром, но пришлось освободить место для очередных пациентов и явиться перед начальством. Ему дали месяц отпуска до следующего появления на комиссию, так что он отправился на родину в Ирландию. Это путешествие оказалось слишком тяжелым для его ноги, – и в Дублине пациент вновь попал в госпиталь. Дэвид провел там месяц и наконец-то добрался домой, но всего на две недели до получения телеграммы, предписывающей ему явиться на медосмотр. На сей раз Дэвида признали годным и приказали немедленно отправиться в Ирландский стрелковый полк на действительную службу.

Наступило Рождество 1915 года, но у Альмины уже истощился запас той энергии, которую можно было бы посвятить праздникам. Госпиталь добился успеха: она видела пользу, приносимую ее лечебницей пациентам, читала благодарности в их письмах. Леди Карнарвон обучала отборную бригаду сестер милосердия, нанимая самых выдающихся докторов того времени для проведения новаторских операций, спасших неисчислимое количество жизней. Она располагала финансовыми средствами, позволяющими персоналу выполнять свои обязанности с заботливостью и вниманием. Альмина завоевала уважение южного командования, полностью доверявшего ее суждениям, и если она говорила, что человек недостаточно здоров для прохождения медицинской комиссии, ей верили. С любой точки зрения госпиталь Альмины в Хайклире процветал: она не сомневалась, что нашла свое призвание. Однако леди Карнарвон была измождена и опечалена невозможностью сделать больше. А со всех сторон поступали дурные известия.

Просочились сообщения еще об одной смерти обитателя Хайклира. В мае под Ипром был убит конюх Джордж Кокс, но властям потребовалось полгода, чтобы известить его мать. В начале войны не существовало системы по учету погибших, а огромный масштаб потерь лишь в конце 1915 года привел к созданию системы, двумя годами позже ставшей Императорской комиссией по военным погребениям. Работа по учету могил началась после того, как французское правительство выделило участки земли для захоронения солдат союзных войск на Западном фронте. Армейские священники помечали могилы бутылками со вложенными клочками бумаги, на которых была кое-как написана фамилия солдата, теперь же их можно было заменить деревянными крестами. Тело Джорджа Кокса полгода лежало на полях Франции, пока его мать со все тающей надеждой ожидала вестей, но это не отпугнуло еще двух обитателей Хайклира от вступления в армию.

Оба они, Мейбер и Эбселон, были егерями и избрали новый централизованный пулеметный корпус. По характеру своей работы они ежедневно имели дело с ружьями, так что были ценным приобретением. Невзирая на стратегические неудачи, отсутствие продвижения и количество потерь, убивающее моральный дух, общественный настрой в конце 1915 года был еще твердым. Недостатка в новобранцах пока не наблюдалось.

Но несколько последних месяцев оказались угнетающими даже для самого пламенного и неукротимого патриота. На Западном фронте союзники потеряли почти девяносто тысяч человек по сравнению с двадцатью пятью тысячами у немцев, и сэр Джон Френч, главнокомандующий английскими экспедиционными силами, по-прежнему проявлял неуверенность в принятии решений и расходился во мнении со своими коллегами и французским командованием. В декабре его отозвали в Великобританию и заменили сэром Дугласом Хейгом.

То же самое происходило в Дарданеллах. Китченер в конце концов дал разрешение на эвакуацию; по иронии судьбы эта часть операции оказалась ее единственным успешным этапом с относительно небольшим количеством потерь. Но АНЗАК и Средиземноморские экспедиционные силы совместно утратили почти тридцать пять тысяч человек, до семидесяти процентов численности некоторых полков, а общие потери – включая смертоносную жатву, собранную болезнями – приближались к полумиллиону. Эта катастрофа привела к падению правительства либералов. Уинстон Черчилль, являвшийся одним из командующих кампании в Галлиполи и исконных ее сторонников, был вынужден уйти в отставку со своего поста в Адмиралтействе. Военный министр Китченер получил тяжелый удар от двух этих провалов, так никогда и не восстановив свою репутацию непобедимого военачальника. Глубина падения страны приводила в отчаяние.

Одним из светлых моментов для Альмины были ее отношения с дочерью. В тот год она пользовалась большой поддержкой леди Эвелин. В 1915 году девочке исполнилось четырнадцать лет, и она все еще получала домашнее воспитание под руководством гувернантки. Эвелин ужасно скучала по Порчи, обучавшемуся в Итоне; однако в отличие от своего брата Ева была близка с родителями. Она часто пыталась играть роль посредника между ними и братом, но практически безуспешно. Как писала Уинифрид в одном из писем мужу, лорду Бургклиру: «Альмина проявила гениальность в организации госпиталя, но не преуспела в этом со своим первенцем».

В то время Ева не создавала родителям никаких трудностей. Девочка оказалась более застенчивой, так что не перечила матери, обладавшей столь яркой личностью. У них было чрезвычайно много общего, поскольку обе наслаждались светскими приемами и модой, а также обладали беспокойной энергией, не позволявшей долго усидеть на месте. А вот между Альминой и Порчи нередко происходили столкновения, поскольку оба были своенравны и любили находиться в центре внимания. Ева была также более усидчивой и работящей, чем ее обаятельный, но безответственный брат, и с истинным энтузиазмом интересовалась изысканиями своего отца в Египте, чего не скажешь о Порчи. Возможно, и требования с обеих сторон в данном случае предъявлялись не слишком высокие, поскольку Ева не являлась основной наследницей. Как бы то ни было, она никогда не страдала от недостатка любви со стороны семьи. Лорд Карнарвон всю жизнь не чаял души в ней, равно как и Порчи; а девочка и Альмина обожали друг друга. Они выглядели примечательно схожими: Ева была крошечной, чуть выше пяти футов и очень стройной. Она выросла в прелестную девушку, с устами, подобными бутону розы, высокими скулами и темными очами.

Когда объявили войну и ее мать решила превратить замок в госпиталь, Ева погрузилась в повседневную работу, совершенно отличную от той, которой наслаждалась в годы детства. Миновали спокойные дни за уроками и поездками с матерью в город, чтобы навестить Альфреда и посетить Коллекцию Уоллеса, попечителем которой был ее дед; отныне она проживала в доме, полном тяжело раненных солдат. Обстановка могла меняться от напряженной до ликующей в зависимости от того, насколько хорошо шли дела в операционной или же сколько друзей оказалось в каждодневном перечне потерь в газете «Таймс». Это был резкий толчок, лишивший девочку привилегированного образа жизни и заставивший Еву быстро повзрослеть. Стремление Альмины служить на благо общества захватило и ее дочь. Едва закончив уроки, Ева сопровождала Альмину на обходах, болтая с пациентами и ухаживая за больными. Понятно, что эта ласковая хорошенькая девочка стала любимицей пациентов. Один из них тайком привез из Франции щенка эльзасской овчарки и подарил Еве. Собачка спала в ее комнате на третьем этаже замка, всецело преданная своей хозяйке. Ева была хорошей наездницей и часто каталась верхом в парке в сопровождении главного конюха, Артура Хейтера. Щенок всегда сопутствовал им, стараясь не отстать.