В итоге переговоры закончились неудачей. Довойна так и не смог решиться на принятие русских условий, а московские воеводы за время переговоров успели подвести туры под самые городские стены и изготовить к стрельбе тяжелые орудия. 8 февраля переговоры были прерваны и заговорила артиллерия. Как писали современники, начался такой пушечный гром, что, «казалось, небо и вся земля обрушились» на Полоцк. Крупнокалиберные ядра буквально взламывали стены, разрушали строения в городе. На посаде вспыхнул страшный пожар, уничтоживший почти три тысячи дворов. По разным данным, возгорание случилось или от огня русской артиллерии, или от поджогов, сделанных по приказу воеводы Довойны. Воевода решил отвести свои силы в замок, а для этого будто бы и приказал сжечь посад. Так или иначе, одновременно с пожаром начался второй штурм города. Русские дворяне под командованием Д. Ф. Овичины и Д. И. Хворостинина, пройдя через пылающие улицы, «втоптали» польский гарнизон в замок, но взять его не смогли.

Таким образом, к 9 февраля город был частично взят. Жители начали сдаваться. С 9 по 11 февраля тяжелая артиллерия и туры переносились «на пожженное место», на пепелище полоцкого посада, к стенам замка. Непрерывный огонь длился несколько суток. Его интенсивность достигала такой силы, что отдельные ядра пролетали территорию замка насквозь и ударялись в противоположную стену изнутри. Горожане прятались от огня в погребах. Гарнизон занимался не обороной, а тушением очагов пожаров. Но их было слишком много, и в конце концов полоцкий замок оказался объятым пламенем. Артиллерийским огнем было разрушено 40 укрепленных участков стены из 204, составлявших укрепления замка. Было очевидно, что падение полоцкой цитадели – только вопрос времени.

Защитники Полоцка вели себя мужественно, даже делали вылазки, чтобы разрушить русские осадные укрепления. Сделать этого не удалось, зато после каждой контратаки силы оборонявшихся таяли. Утром 15 февраля 1563 года городские ворота открылись, и из них вышла процессия православных священников во главе с епископом Арсением. Так Полоцк объявил о своей сдаче. В результате переговоров, длившихся до вечера, Иван Грозный пообещал не трогать защитников города. После достижения договоренности о правилах сдачи навстречу русским полкам из Полоцка вышло «3907 мужского полу, а жонок и девок 7253 и обоего [пола] 11 160 человек».

Свое слово государь сдержал частично. Героически сражавшийся польский отряд был отпущен с развернутыми знаменами и оружием в руках. Командиры-ротмистры получили от Ивана богатые дары – соболиные шубы, подшитые драгоценными тканями. Репрессии сперва не коснулись и городских жителей православного или католического вероисповедания, однако затем часть горожан была уведена в Москву, в плен. Согласно ходившим в Литве слухам, вошедший в Полоцк татарский отряд вырезал попавшихся под руку монахов-бернардинцев. А полоцкие евреи, не пожелавшие принять крещение, были утоплены в реке. Так ли это – неизвестно, но современники из уст в уста передавали страшные «легенды о полоцких казнях» русского царя.

В городе был оставлен русский гарнизон во главе с князьями И. П. Шуйским, П. С. Серебряным и В. С. Серебряным. 27 февраля Иван IV покинул свои новые владения и пошел к Москве.

Победа Ивана Грозного под Полоцком в 1563 году явилась наивысшим успехом России на литовском фронте. Полоцк оказался самой дальней точкой русского продвижения на западном направлении в XVI веке. После его взятия 15 тысяч русской и татарской конницы вышли на виленскую дорогу, и между ними и столицей Литвы не было крупных крепостей. Литовцы боялись, что русские соберутся и ударят на столицу, – а оборонять ее, как уже показала практика, фактически было некому. В Польше и Литве ходила легенда о «серебряном гробе», который Иван Грозный после полоцкой победы якобы заготовил для короля Сигизмунда. Воины Ивана IV занимались грабежом и погромами окрестностей Полоцка в направлении Вильно. Банальное мародерство сочеталось с тем, что «в иные имения и села вступают и посягают [на их собственность], и людей приводят к [невольным] клятвам верности, а [тех, кто не даст такой клятвы], берут в плен». Захваченные земли и крестьян дети боярские «тянули к Полоцку».

Великое княжество Литовское от потери Полоцка испытало шок. Оно даже не смогло организовать толковый контрудар. Проходивший в мае – июне в Вильно сейм литовской шляхты постановил собрать ополчение («посполитое рушание») к 1 августа 1563 года. Были определены нормы имущества, с которого дворяне великого княжества должны были выставлять определенное количество воинов с полным вооружением. Несоблюдение норм сбора ополчения грозило конфискацией имений. Но, несмотря на «крутизну» принимаемых мер, мобилизация происходила медленно и плохо. Идти воевать почти никто не хотел, хотя, казалось, над родиной нависла смертельная опасность.

Что нам известно о деятельности Курбского во время «Полоцкого взятия»? Под стенами Полоцка князь был третьим воеводой сторожевого полка (вместе с царевичем Ибаком, П. М. Щенятевым, И. М. Воронцовым). Он ставил осадные укрепления («туры») против острога до реки Полоты. В ходе дальнейших боев отряд Курбского оборонял «туры» от вылазок полочан. Интересно, что в своей автобиографии, написанной уже во время литовской эмиграции, Курбский ни слова не говорит о своей участии в штурме Полоцка. Видимо, для потенциальных читателей – жителей Великого княжества Литовского – эта тема могла показаться чересчур болезненной.

Об обстоятельствах эмиграции Курбского в Литву поговорим в следующей главе, а пока подведем итоги его пути в качестве московского воинника. Как видно из описания воеводской карьеры, «русский период» жизни князя прошел в боях и походах, используя выражение одного из списков первого послания Курбского Грозному – в «дальноконных градах». Он прошел с боями фактически все четыре главных фронта России того времени: казанский, крымский, ливонский и литовский. Сражался честно, мужественно, был неоднократно ранен. Ощущал себя воином христианских полков, носителем высшей идеи «побарания за христиан на супостатов». Как христианский воин, исполнитель особой миссии, обладал высоким самомнением и был уверен в справедливом воздаянии за свои ратные труды, которого ждал от царя и от Бога.

В то же время нельзя говорить о какой-то выдающейся роли князя как полководца и командира. Посты, им занимаемые, в большинстве случаев довольно скромны: он всего однажды был первым воеводой большого полка, то есть главным командиром (1560). В основном Курбский возглавлял сторожевой, передовой полки, полк левой руки или был вторым воеводой полка правой руки – должности отнюдь не ведущие в воинской иерархии. Нет поводов сомневаться в личной воинской храбрости князя и его боевом опыте, но порой встречающееся в историографии мнение о Курбском как выдающемся российском полководце не подтверждается фактами. Оно базируется главным образом на самовосхвалении Курбским себя и своих полководческих талантов в собственной биографии.

Из Полоцкого похода Курбский возвращался в войске Ивана IV. Трудно сказать, какие думы его одолевали. Ни о каких выдающихся подвигах князя под стенами Полоцка неизвестно, равно как и о каких-либо проступках и прегрешениях. После остановки в Великих Луках 3 апреля 1563 года Иван Грозный назначил Курбского первым воеводой в Юрьев Ливонский (под его началом оказались М. Ф. Прозоровский, А. Д. Дашков, М. А. Карпов, Г. П. Сабуров). В этой должности он и пребывал до своего бегства весной 1564 года.