- Сдурела?! – возмутилась я. – Ты днем идешь по лесу и от каждого шороха дергаешься, а тут ночью. Не говорю уже о том, что мимо свиньи боишься пройти.

- При чем тут свинья? И по лесу я не собираюсь бродить в потемках. Где-нибудь на опушке спрячем.

- Послушай, а с чего ты взяла, что клад обязательно в лесу? Он может где угодно быть.

- А что тогда граф делал в лесу, когда его убили?

- Грибы собирал. Для пропитания. Или ягоды. Или моцион делал.

- Ха. И еще раз ха. На что спорим – клад в лесу?

- Не буду я с тобой спорить.

- Ну вот и не спорь. Так идешь со мной или нет?

- А Таисия лопату искать будет? – вяло сопротивлялась я, понимая, что все равно сдамся и потащусь с ней в лес.

- Да прямо так ей лопата нужна каждый день. Мы же не насовсем ее забираем. И потом, мало ли кто ее мог свистнуть. Если уж у нее свинью пытались украсть, то лопату – и подавно могут увести.

- Да мы там ноги переломаем. Ни фига уже не видно.

- И очень хорошо! – безапелляционно отрезала Светка. – И нас никто не увидит. На худой конец у меня есть ручка-фонарик. Сейчас возьму в сумке, и пойдем, пока бабка не вернулась.

Проклиная все на свете и спотыкаясь на каждом шагу, я брела за Светкой по мокрой траве через поле к черной полосе леса на горизонте. Чтобы случайно не попасться кому-нибудь на глаза, мы пошли не по улице, а задворками, за огородами и сараями. Несколько раз я наступала на что-то мягкое и скользкое – не надо особенно гадать что. Судя по Светкиным чертыханиям, она - тоже.

От ручки-фонарика проку, разумеется, было мало. А точнее, вообще никакого. Говорят, чтобы хорошо видеть в темноте, надо съесть пару кусков сахара и посветить в глаза красным светом, чего у нас все равно не было. В конце концов что-то мы начали различать, но до кошек все равно было очень и очень далеко.

Неожиданно откуда-то выкатился вполне упитанный месяц, и мы смогли разглядеть свои руки и ноги. Однако очень глубокую канаву по краю леса все же не увидели. Шагнув с узкой дорожки, огибающей поле, Светка с визгом полетела вниз. Я не успела затормозить и последовала за ней. На камень попало колено, но искры посыпались из глаз.

- Эй, ты жива? – Светка дернула меня за волосы, от чего я взвизгнула не хуже, чем она. – Я лопатой чуть брюхо не пропорола. Кажется, штаны порвала.

- Слушай, давай лопату спрячем и обратно пойдем, - взмолилась я. – Прямо здесь, в канаве. Тут, вроде, кустики какие-то, никто не увидит. А что в лесу найдешь, неизвестно.

- Да какие кустики! – возмутилась Светка, карабкаясь по обрывистому склону оврага к лесу. – Это тебе в темноте кажется, что не видно. А пойдет кто-нибудь днем по дороге и все прекрасно увидит. Это же лопата, а не карандаш. Если хочешь, постой здесь, я быстро. Только не уходи никуда.

Я присела на край канавы, свесив вниз ноги: все равно джинсы уже было мокрые и грязные. Светка с лопатой наперевес скрылась за деревьями. Тоненький, с волосок, лучик фонарика исчез, и я поняла, что какое-то мизерное количество света от него все же было – потому что стало совсем темно.

Светка не возвращалась что-то уж слишком долго. Часы на руке я не ношу, предпочитаю вместо них сотовый, поэтому мне показалось, что прошло не меньше получаса.

- Свет, - вполголоса позвала я. И чуть громче: - Света! Ты где?

Из-за кустов, метров на тридцать левее, вынырнул темный силуэт.

- Ну куда ты пропала, свин болотный? – я пошла ей навстречу вдоль канавы. – Сколько можно ждать?

Силуэт повернулся ко мне, и в этот момент я услышала дикий Светкин вопль:

- Беги, дура!

Вопль доносился откуда-то из-за моей спины. Оглянувшись, я увидела, как Светка несется через поле к околице. Силуэт, который я приняла за нее, замер на месте, но через мгновение пошевелился и двинулся в мою сторону. Наверно, в моей голове произошло какое-то короткое замыкание, потому что я не бросилась бежать вслед за Светкой, а бросилась в лес, ломая кусты, как лось.

Бежать через лес и днем-то крайне неблагодарное занятие, а уж ночью, когда под собственным носом ничего не видишь… Остается только удивляться, как я не напоролась на какой-нибудь сук или хотя бы не выколола глаза. Всего-навсего порвала рукав кофты и поцарапала щеку. Впрочем, это я обнаружила уже потом, когда вернулась к Таисии. А в тот самый момент поняла, что заблудилась, только и всего.

Хотя слово «заблудилась» сюда не очень годилось. Заблудиться – это значит, не знать, куда идти. А я не только не знала, но и не видела. Где-то чернота была чуть гуще, я вытягивала в ту сторону руку и дотрагивалась до влажных листьев или шершавой коры. В этой темноте лес жил, дышал. Я слышала какие-то шорохи, потрескивания и даже не могла понять, с какой стороны.

Вряд ли я могла далеко убежать от опушки. Но в какую сторону идти, чтобы вернуться?

У меня было всего два варианта на выбор: сесть и сидеть до рассвета или же идти на ощупь, куда глаза глядят. То есть не глядят. А лес этот, по словам дедушки, огромный, с болотами. В нем когда-то прятались целые антоновские, как их называли, банды. Я могла забрести в такие дебри, что разыскивать потом пришлось бы с помощью МЧС. А могла просто утонуть в болоте. Интересно, здесь есть дикие звери? Наверно, есть. Волки, например. Или даже медведи. А еще страшнее – люди. Нет, пожалуй, лучше сесть и затаиться.

Так я и сделала. Но минут через десять (а может, и через час – я совсем утратила чувство времени) меня, во-первых, заели огромные злющие комары с каким-то невероятным, прямо-таки космическим писком, а во-вторых, в промокших насквозь брюках стало так холодно, что просто зуб на зуб не попадал. Особенно бесило то обстоятельство, что я на девяносто девять процентов была уверена: сижу в двух шагах от опушки. И это в то время, когда в Питере – белые ночи, и в это время вполне можно читать на улице газету. А еще интересно, что скажет Таисия. Свалились вдруг на голову неведомые дальние-предальние родственницы и тут же в лесу ночью пропали.

А еще о Светке были мысли. Ну, то, что она меня в лесу бросила, - это ладно. Она, скорее всего, и не видела, что я в лес побежала. Но сама-то до дома добралась? Или ее догнал тот, кто вышел из леса?

В голову сразу полезли картинки одна другой страшнее. Чтобы отогнать их, я энергично потрясла головой. Иногда это помогает. Нет, не помогло.

Где-то рядом что-то хрустнуло. Я сжалась в комочек и зашептала про себя молитву. Оставалось надеяться, что преследователи, идущие без света, тоже не слишком хорошо видят в темноте. Кофта на мне темно-серая, джинсы тоже почти черные. Кроссовки вот только белые. Я подтянула ноги под себя.

А что, если это все-таки зверь? Звери и в темноте видят, и нюх у них имеется. Мне всегда казалось, что это самая страшная смерть – быть сожранной. Конечно, всех нас со временем поедают мелкие отвратительные твари, но так то после смерти. А вот так – когда тебя заживо рвут на части, а потом пожирают, переваривают и гадят остатками… Бр-р! Я словно уже чувствовала запах мокрой псины (почему-то казалось, что это будет непременно волк), жаркое вонючее дыхание на своем лице, острые зубы, разрывающие тело…