— Конечно, я не скажу ни слова, — заверил меня Артур. То обстоятельство, что Ганнер Джойлинг после колледжа получил от жизни все возможные призы, а я не получил ни одного, должно быть, пришло Артуру в голову, но, возможно, его поистине кретиническая тактичность помешала такой мысли даже созреть. Мозг Артура склонен был отталкивать от себя порочащие кого-либо мысли.

Мы перешли улицу и остановились под фонарем.

— Ну, спокойной ночи.

— Хилари, а насчет меня и Кристел все по-прежнему в порядке, да? Вы ведь не против, верно? Если б вы были…

Я хотел сказать: «О да, все это великолепно», но вместо этого я зацепился за неоконченную фразу:

— Ну, а что вы стали бы делать, если бы я был против? Артур какое-то время молчал, и впервые за этот вечер я заглянул ему в лицо. Оно было красное, мокрое и горело от холода.

— Не знаю, — сказал он. И посмотрел на меня покорно, даже как-то отрешенно.

А я смотрел на него, в его взволнованные карие глаза, влажные, напряженные, чуть прищуренные от холода. Нелепая вязаная шапочка придавала ему вид иностранца, а усы делали похожим на французского солдата времен первой мировой войны. И вдруг он начал уменьшаться. И стал похож на призрак. И исчез. Я рассмеялся и, смеясь, повернул на восток и зашагал по Хэммерсмит-роуд. Наползал легкий туман, и фонари уходили в даль почти пустынной улицы, окруженные — каждый — расплывающимся ореолом.

Была пятница, утро. Когда я подошел к нашему учреждению, уже почти совсем рассвело. Ночью весь Лондон окутало туманом, но не плотным, густым туманом, а чем-то похожим на дымку над морем — сероватую, а не коричневую; в воздухе словно висела вуалевая завеса, испещренная холодными капельками воды, и они садились на пальто рано вышедших из дому лондонцев, покрывая их паутиной влаги, которая в тепле поездов метро и контор превращала вышеуказанные пальто в дымящиеся пудинги. Снова всюду запахло шерстью с примесью грязи и пота. Я повесил мое мокрое вонючее пальто на вешалку в вестибюле, оставил там же зонт и кепку, которая в то утро впервые познакомилась с зимней улицей, и, войдя в Залу, которая, как всегда в это время дня, была еще погружена во тьму, включил свет, — на потолке тотчас зашипели две длинные неоновые полосы. Они дважды мигнули, и холодный, очень яркий свет озарил Залу.

Все переменилось. Прежде всего я увидел, что весь пол затянут ковром. Затем я увидел, что мой стол снова стоит в «фонаре». Стол миссис Уитчер поставлен за моим, а стол Реджи Фарботтома — у двери, там, где еще совсем недавно стоял мой стол. На ближайшей ко входу стене над столом Реджи появилась еще одна гравюра — портрет герцога Веллингтонского. Теперь Зала выглядела даже уютной. Должно быть, из-за ковра.

— Вам правится, мистер Бэрд? — послышался за моей спиной голос Скинкера.

Я обернулся. Скинкер и Артур стояли в коридоре. Они, должно быть, спрятались в чулане у Артура, чтобы подстеречь мое удивление, когда я войду. Глаза у Артура блестели. Я сразу понял, какого мужества эта акция потребовала от Артура и как вдохновляла его любовь Кристел, если он отважился на такой шаг.

Я даже не улыбнулся. Я сказал:

— Я вовсе не желаю, чтобы миссис Уитчер сидела сзади и заглядывала мне через плечо. Пожалуйста, поставьте ее стол туда, где он стоял.

Скинкер с Артуром быстро передвинули стол миссис Уитчер и поставили его у стены.

— Прекрасно. Вот теперь все в порядке. — И тут я улыбнулся. (Это было для Скинкера. Артур же и так мог все прочесть по моему лицу.)

— Мы считали, что вы будете довольны, право же, — сказал Скинкер.

— Я и доволен, — сказал я.

— Очень мне охота посмотреть на лица нашей парочки, когда они увидят эти чудеса в решете.

— А где вы взяли ковер? — спросил я Артура.

— Я слазил на чердак, — сказал он. — Не знаю, имеем ли мы на это право. Там оказалось несколько комнат, забитых всякой всячиной — старыми коврами, ломаными стульями и тому подобное. Там же я нашел и герцога. Надеюсь, у меня не будет неприятностей. — Смутная мысль о возможных «неприятностях» частенько отравляла Артуру жизнь на службе. И то, что он подверг себя опасности ради меня, было выше всякой похвалы.

— Спасибо, Артур, спасибо, Скинкер. Я это очень ценю. Явилась миссис Уитчер. Мы втроем молча наблюдали за ней. Она задержалась на пороге, увидев происшедшие перемены, и проследовала мимо нас к своему столу.

— Ну и умники, ничего не скажешь! — бросила она через плечо. И опустилась на стул.

Прибыл Реджи.

— Эй, кто это сделал?

— Мы, — сказал я. — Есть возражения?

— Чертовски самонадеянный вы тип, вот что, — заметил Реджи. — Мерзкий самонадеянный тип. Верно, Эдит? Ну, ладно, детка, пусть будет по-твоему… — Эдит молчала. Реджи уселся за свой стол. Мы победили.

Я направился к двери в сопровождении своих союзников. Скинкер отбыл, сияя от удовольствия. Я зашел с Артуром в его чулан.

— Спасибо.

— Все в порядке, Хилари. Надеюсь, они не будут возражать против ковра.

— Конечно, нет.

— Послушайте… вчера вечером… вы не…

— Не сказал того, что тебе хотелось услышать. Я скажу сейчас. Конечно, я не возражаю, чтобы ты женился на Кристел. Даю вам свое благословение, если оно чего-то стоит. Самому себе мне как-то не удается пожелать счастья. Но вам я желаю его много-много.

— О, слава тебе, Господи, — сказал Артур. — То есть, я хочу сказать, я знал, что вы не… и все же чертовски приятно, чертовски приятно услышать это от вас. Мне только это и было нужно.

— Для полного счастья.

— Ну, в общем, да.

— Значит, все в порядке. Все отлично.

Я вернулся в Залу и прошел к своему столу у окна. Все еще освещенный циферблат Биг-Бена смотрел на меня сквозь туман. Я соскучился по нему.

— Надеюсь, вам доставляет удовольствие эта мелкая месть, — заметила Эдит.

— Но даже и тут ему потребовалась помощь, — сказал Реджи. — Сам он способен был только хныкать, пока Артур не взялся за дело.

Я погрузился в изучение очередной бумаги. Скоро в Зале узнают о помолвке Артура. Известие это будет встречено ахами и охами.

Внезапно потух свет.

— Чертовы электрики, а, чтоб их, — раздался в полумраке голос Реджи. Послышался звук отодвигаемых стульев, в коридоре зазвучали шаги. Смех.

— Сейчас принесут свечи! — произнес голос Скинкера. Я продолжал сидеть на своем месте, вперив взгляд в серый мрак за окном. Циферблат Биг-Бена тоже потух. Я думал о Бисквитике. Кто она и увижу ли я ее еще когда-нибудь?

— Свечи — это даже занятно, верно? — сказала Томми.

Лондон был по-прежнему погружен во тьму. Томми попыталась устроить из этого праздник. Я был костяком этого празднества. Я промолчал.