Именование служилых людей «холопами» государя появилось в придворном этикете в конце XV века[21]. Это новшество стало отражением реальных перемен, которые произошли в отношениях между великими князьями московскими и их военными слугами во второй половине XV века, т. е. в эпоху образования Московского государства. В предшествующий период военная служба сохраняла своего рода вассальный характер: бояре, где бы ни находились их земельные владения, могли выбирать, какому князю служить. Этот принцип многократно повторялся и закреплялся в междукняжеских договорах: «А боярам и слугам межи нас вольным воля». Но уже во время династической войны второй четверти XV века упомянутый принцип фактически перестал соблюдаться, и переходы бояр и слуг от одной враждующей стороны к другой стали рассматриваться как измена и караться соответствующим образом.

В едином государстве от былого права «отъезда» остались только воспоминания. Переход с великокняжеской службы на службу в один из уделов был возможен только с санкции государя, а побег за границу однозначно считался изменой и влек за собой конфискацию владений беглеца, а порой и аресты его родственников.

С исчезновением «вольной службы» бояре и дети боярские оказались в сильной личной зависимости от великого князя, которая весьма напоминала отношения несвободных слуг (холопов) к своему господину. Среди последних были не только «страдники», т. е. холопы, работавшие на пашне, но и послужильцы — ратники, сопровождавшие боярина в военных походах, и тиуны, управлявшие его хозяйством. В условиях господства патримониальных (вотчинных) отношений естественной выглядела аналогия между великокняжеским двором — военным и административным центром формирующегося Русского государства — и двором какого-нибудь крупного землевладельца. А после того как старинное слово «господарь», т. е. «хозяин», расширило свое значение, став титулом великих князей московских как суверенных правителей, та же вотчинная терминология подсказала новое обозначение для изменившегося статуса их военных слуг. Все Московское государство представлялось огромной «вотчиной» государя, а бояре и слуги, находившиеся в его полной власти, стали именоваться его «холопами».

Следует подчеркнуть, однако, что это уничижительное именование носило этикетный характер и употреблялось только в одном контексте — при обращении (челобитье) боярина или иного служилого человека к государю. Сходным образом в течение XVI века утвердились этикетные формулы и для других слоев населения: духовные лица по отношению к царю именовали себя его «богомольцами», а крестьяне — «сиротами».

Изъявление полной покорности государю, выражавшееся в словах «холоп твой (такой-то) челом бьет», шокировало в свое время посла Габсбургов Сигизмунда Герберштейна, не привыкшего к подобному стилю отношений аристократов с монархом, — так появился уже известный нам пассаж в его «Записках», где говорилось о «рабстве» жителей Московии. Но справедливости ради нужно отметить, что реальная действительность не сводилась к этикетной формуле.

Русские вельможи того времени отнюдь не были «рабами» великого князя — в отличие от тех невольников, которые служили при дворе турецкого султана, становясь при удачном стечении обстоятельств его «министрами» (визирями). Знатный князь или боярин XVI века, как правило, имел свой собственный «двор» — уменьшенную копию царского двора — и обширные родовые владения, которые он мог завещать наследникам или отдать «по душе» в монастырь. В его распоряжении был целый штат слуг, а также вооруженный отряд из холопов-послужильцев, с которым он отправлялся на войну.

Конечно, придворный не был застрахован от попадания в опалу, мог лишиться свободы, имущества и даже жизни. Но, как известно, такими гарантиями не располагали придворные и других монархов (например, Генриха VIII). Важно, однако, что, согласно заведенному обычаю, опальному вельможе должна была быть «сказана» его вина, т. е. предъявлено обвинение, и проведено какое-то судебное разбирательство.

Эти «формальности» были полностью отброшены в годы опричнины. Еще в 1564 году, незадолго до ее введения, Курбский напоминал царю о «погибших и избьенных от тебе неповинно, и заточенных, и прогнанных без правды», т. е. без суда. Протесты раздавались и внутри страны: в 1566 году игумен Соловецкого монастыря Филипп Колычев перед избранием на митрополичью кафедру просил, чтобы «царь и великий князь отставил опричнину, а не отставит, и ему в митрополитех быти невозможно». Тогда Филиппа удалось уговорить, и он стал митрополитом, дав обязательство «в опришнину не вступатися». Но два года спустя, как уже говорилось, конфликт между ним и царем вспыхнул вновь и привел к низложению и гибели митрополита.

В том же 1566 году большая группа дворян во главе с князем Василием Федоровичем Рыбиным Пронским и Иваном Михайловичем Карамышевым подала царю петицию об отмене опричнины. По словам летописца,

Грозный ответил репрессиями: челобитчики были брошены в тюрьму, а Рыбин и Карамышев, признанные зачинщиками, казнены.

Можно, конечно, сказать, что протесты и петиции — малоэффективный способ борьбы с тиранией. Гораздо успешнее действовали шведские дворяне, поднявшие в 1568 году восстание против своего впавшего в безумие короля Эрика XIV и свергнувшие его с престола. Русское дворянство, расколотое и деморализованное опричным террором, на подобное оказалось неспособно. И все же не стоит недооценивать эти челобитные и другие мирные акции протеста: они свидетельствуют о том, что подданные Ивана Васильевича вовсе не чувствовали себя бессловесными рабами, какими их желал видеть грозный царь.

Тираны не умеют предвидеть последствия своих действий: уже сыновья тех, кто пережил опричнину, постарались использовать первый подходящий момент, чтобы ограничить царскую власть и тем самым избежать повторения террора. Такой момент наступил весной 1606 года, когда после свержения и убийства Лжедмитрия («Дмитрия Ивановича») царем стал боярский ставленник Василий Шуйский. Перед вступлением на престол он дал «крестоцеловальную запись» — первое в истории нашей страны клятвенное обязательство правителя перед своими подданными: