– Вы знаете, нам с Питером приходилось годами скрывать наши чувства, – говорила Кэри всем и каждому так сдержанно, так доверительно. – Все упиралось только в то, что мы с Джимом слишком поспешно поженились, – как ни жаль, но это стало ясно очень скоро. Мы так старались, так старались сохранить семью, но в конце концов пришлось признать, что так больше продолжаться не может. И знаете, мы до сих пор в прекрасных отношениях, расстались очень цивилизованно. Это, наверное, понятно каждому с первого взгляда – иначе как нам могло бы прийти в голову остаться деловыми партнерами?

В марте Джим переехал из дома на Бикон-Хилл в двухквартирный жилой дом на Роуэз-Воф, откуда открывался чудесный вид на гавань, купил великолепную белую яхту под названием «Радость жизни» – Кэри терпеть не могла яхты – и решил наслаждаться вновь обретенным положением холостяка. До чего же хорошо было снова стать самим собой, и все-таки Джим никак не мог назвать себя счастливым. Он чувствовал, что потерпел неудачу. До встречи с Кэри он был вполне уверен в себе. Но теперь, оставшись в одиночестве, он начал подводить итоги: ему еще нет тридцати одного года, а он уже успел пустить под откос свой брак, потерять брата, почти выпустить из рук собственное дело и поставить под угрозу будущее двух самых близких своих подруг. О, разумеется, Оливия и Энни скажут, что во всем виновата только Кэри, но Джим-то знал, что все дело в двух крупных изъянах его собственной натуры. Он слабохарактерен и легковерен.

В мае Оливия и Энни приехали навестить его. Энни осталась всего на несколько дней. Она прекрасно выглядела с новой короткой стрижкой. К тому же Энни нашла себе занятие по душе и была полна гордости и энтузиазма.

– Я изучаю рефлексологию, – сообщила она Джиму и Оливии. – Многие воротят от нее носы, считая новомодной чепухой, но на самом деле это прекрасный альтернативный метод лечения. Он помог мне справиться со стрессами.

– Я читал кое-что на эту тему, – заметил Джим. – Этот метод показался мне очень разумным.

– Я веду обширную переписку, – продолжала Энни, – и хожу на вечерние курсы. – Она зарумянилась от волнения. – Мне сказали, что у меня прекрасные природные способности. Кое-кто из соседей уже приглашали меня полечить их, когда я буду аттестована. Знаете, до чего приятно чувствовать, что я приношу пользу не только дома!

– Нет, ты заметил? – обратилась Оливия к Джиму. – Она не говорит «если я буду аттестована», а сразу заявляет «когда». Ей даже в голову не приходит, что она может оказаться двоечницей.

– Хватит издеваться, – рассмеялась Энни.

– Вовсе я не издеваюсь, – парировала Оливия. – Просто дразню.

– По-моему, это отлично. – Джим пожал руку Энни. – Эдвард должен тобой гордиться.

– Я сама собой горжусь, – тихо ответила Энни.

– И есть чем, – поддержала ее Оливия.

Энни уехала домой через четыре дня. Оливия сказала, что может остаться еще дней на десять. Джим был благодарен ей. Теперь он хоть немного больше почувствовал себя самим собой, таким, как был прежде, почувствовал, что начал лучше понимать причины своего смятения.

– Мне нужно кое-что тебе сказать, – заявила ему Оливия за завтраком, на следующее утро после того, как Энни улетела в Лондон. – Энни считала, что не стоит, но я все-таки скажу. Ладно?

– Зловещее начало.

Перед ними на низком столике стояли сок, круассаны и свежесваренный кофе. Они сидели друг напротив друга на мягких кожаных диванах, которые Джим установил в стеклянном фонаре гостиной. Фонарь далеко выдавался над пристанью, и казалось, что они парят прямо над гаванью, синей, сверкающей. Летали чайки, белели яхты, суетились паромы – и не было никаких забот.

– Во-первых, я хочу внушить тебе одну простую вещь. – Оливия допила кофе и поставила чашку. – Никакой ты не неудачник, и если я когда-нибудь услышу это от тебя или хотя бы пойму, что ты опять это подумал, то, где бы я ни была, сию же минуту прилечу и выбью эту дурь у тебя из головы. Понятно?

– Понятно. – Он улыбнулся и подумал, что новая, шикарная стрижка очень идет к ее удивительно подвижному лицу, подчеркивает ее невероятную, бьющую через край женственность.

– А еще мне кажется, – медленно, в раздумье продолжила Оливия, – что под влиянием Кэри ты перепутал нормальную человеческую порядочность со слабостью. – Она вгляделась в его лицо. – Неужели ты не понимаешь, Джимми, что вся твоя сила заключается именно в порядочности, мягкости, доброте? Я совершенно уверена, что эти качества – одна из причин твоего успеха в отношениях с коллегами и клиентами.

– Твоими бы устами да мед пить, – горько усмехнулся Джим.

– Да перестань же, – раздраженно бросила Оливия. – Опять ты мнишь себя неудачником. Влюбиться в первостатейную стерву вроде Кэри – не неудача, а просто временное умопомрачение. Вот разрыв с ней – самый лучший поступок за всю твою жизнь, чего бы тебе это ни стоило.

– Если бы дело обошлось только деньгами… – Джим запнулся.

– Ты имеешь в виду бизнес? – заметила Оливия. И она, и Энни не раз спрашивали Джима, почему он пошел на столь явно невыгодные соглашения с Кэри относительно агентства «Бомон—Ариас», но Джим упорно отмалчивался. В конце концов обе подруги оставили эту тему.

– Все-таки я никак не пойму, что у вас там происходит, – продолжала Оливия. – Это единственная часть твоего бракоразводного соглашения, которую я считаю полным безумием. Ты просто с ума сошел, если собираешь тратить свой талант на благо кошельков Кэри и Питера.

– Питер тут ни при чем, – поправил Джим.

– Черта с два он ни при чем, – парировала Оливия. – Он же спит с твоей женой, скажешь, – нет? И говорят, что они собираются пожениться, правда?

– Правда.

– И долго ты намереваешься помогать Кэри расплачиваться по ее счетам? – Оливия воздела руки. – Кстати, хватит твердить мне, что ей, мол, не нужны твои деньги. Мы это отлично усвоили. К тому же ты утверждал, что и твой талант ей тоже не нужен. Однако это не мешает ей без зазрения совести пользоваться и тем и другим, правда?

– Ты закончила? – тихо спросил Джим.

– Отчасти.

– Вот и отлично. – Он помолчал. – Ты всерьез думаешь, что я этого не понимаю?

– Разумеется, понимаешь.

– Значит, ты думаешь, будто мне нравится, как сложились дела в «Бомон—Ариас»?

– Нет, конечно, – ответила Оливия. – Но я все равно не могу понять, почему ты с этим примирился.

– У меня есть на то свои причины, – пояснил Джим, не вдаваясь в подробности.

– И ты не хочешь мне о них рассказывать.

– Правильно. – Ни за что на свете Джим не стал бы говорить с Оливией об угрозах Кэри. Стоит Оливии выяснить правду, как она взовьется до небес, и тогда одному богу известно, какое грязное белье будет извлечено Кэри на белый свет. В конечном итоге больше всех пострадает скорее всего Энни. Джим не собирался этого допускать.