– Назад гонит, – буркнул Бадюг. – Опять в жернова. Урод проклятый…

– А давай не пойдем! – предложил Свист, впитавший гонор с молоком матери.

Стая замешкалась, и тогда воздух вокруг неё бесшумно полыхнул. Боешники заорали, заревели, застонали, завыли – ни дать ни взять хор новоявленных евнухов, только что подвергшихся кастрации.

– Наказывает, – прохрипел Темняк. – Порет, но не казнит… Это уже хорошо.

– Судить нас, наверное, будут, – предположил Тюха.

– Какой там суд! – возразил Свист. – Разве ты чересчур шустрых клопов судишь? То-то и оно! Если сразу не замучили, значит, на прежнее место вернут.

– Командир, а где же обещанное средство против Смотрителя? – напомнил Тюха.

– При мне, – ответил Темняк. – Повременить надо. Пусть Смотритель себя сначала во всей красе покажет.

– Ты ещё поцелуйся с ним!

– Пусть с ним Хозяева целуются. А мы завтра будем целоваться с самыми роскошными блудницами Острога.

Вскоре стая, подгоняемая беспощадным и бдительным конвоиром, достигла разделительной стены – последнего рубежа, который им удалось преодолеть на пути к свободе. Все тяготы, лишения и надежды предшествующих дней (а главное, ночей!) пошли насмарку.

Смотритель припал к невидимой, но явственно ощущаемой стене, и его медузообразное тело стало понемногу выпучиваться на ту сторону. Когда одна половина Смотрителя оказалась здесь, а другая там, он замер, как бы приглашая боешников следовать за собой.

Их вполне понятное замешательство, вызванное скорее новизной ситуации, чем строптивостью, было пресечено новым ударом боли, распространявшейся от Смотрителя, как круги по воде. Людям словно бы давали понять, что отныне их участью стало слепое беспрекословное повиновение.

Делать нечего, если провалился в дерьмо – ныряй глубже. Почти прижавшись к Смотрителю – его оболочка была холодной и скользкой, как стена самого глубокого колодца – боешники безо всяких помех перешли на соседний участок.

– Так я и думал, – сказал Темняк, сохранявший если и не хладнокровие, то по крайней мере, его видимость. – Спасибо, конечно, учтивому проводнику, но нам не по дороге.

Не замедляя шага, он извлек из своих объемистых карманов «термалки», давно гревшие, а заодно и холодившие его ноги, и стал соединять их воедино – холодное к холодному. Получилась «хозяйская кочерга», на концах которой сразу возникли язычки яркого пламени.

Оружие было как будто бы готово к применению, но в таком виде оно Темняка не устраивало. Огнемёт он хотел превратить в бомбу, даже не принимая во внимание связанный с этим риск.

Дабы осуществить свой план, Темняку пришлось приостановиться и несколько раз садануть «кочергой» по массивной глыбе «хозяйской слезы». В отместку за столь вольное поведение, он был наказан новой вспышкой боли, затронувшей и других боешников.

– Потерпите ребята, – взмолился Темняк, в кровь прокусивший свою губу. – Потерпите. Недолго осталось.

Теперь он, стараясь больше не отставать от Смотрителя, на ходу колотил «кочергой» куда ни попадя. Уяснив суть проблемы, верный Тюха подхватил оброненный кем-то щит и подставил его торец под удары командира.

Так они и шагали себе – под лязг понемногу деформирующейся «кочерги» и под зловещее шипение вышедшего из-под контроля пламени. Даже человек с совершенно атрофированным чувством самосохранения должен был невольно призадуматься – а чем в конце концов может закончиться эта веселенькая прогулка.

С трудом удерживая разгулявшуюся «кочергу» в руках, Темняк предупредил товарищей:

– Как только я крикну: «Получай!», вы должны броситься на землю лицом вниз. По моим расчётам, всё должно закончиться благополучно, но если что – не поминайте лихом. Не ошибается только тот, кто вовремя избавляется от свидетелей своих ошибок.

– С огнем шутишь, – неодобрительно молвил Бадюг. – Помню, случай был, когда от баловства с «кочергой» сгорела целая улица.

– Вот только не надо выдумывать! – возмутился Свист. – Это вы, Верёвки и Одёжки, упившись киселём, подожгли старую Жрачку, а потом свалили всё на «кочергу», которую сами же туда и подбросили.

– Неподходящий момент выбрали вы для воспоминаний, – в каждом слове Темняка ощущалось огромное внутреннее напряжение. – Всему свое время… А вот для моей «кочерги» время, похоже, уже настало… Получай, безмозглая тварь! Это тебе за все наши унижения! И учти, не мы первые начали.

«Кочергу» он швырнул с таким расчётом, чтобы туша Смотрителя прикрыла боешников от взрыва. Однако смертоубийственный снаряд не полетел по прямой, а начал рыскать в воздухе, словно ласточка, на лету охотящаяся за мошкарой.

Головокружительные маневры «кочерги» завершились тем, что она повернула обратно и едва не пронзила Тюху, уже упавшего ничком в мусор. Это был последний привет (а точнее сказать, кукиш), посланный коварной судьбой своим недавним любимчикам.

– Тюха, спасайся! – крикнул Темняк. – Промашка вышла!

– У нас, командир, промашек не бывает! – с этими словами Тюха голой рукой схватил вот-вот готовую взорваться «кочергу» и устремился прямиком к Смотрителю, который, казалось, был обеспокоен вовсе не попыткой покушения на него, а странным поведением подопечных, вдруг возжелавших поваляться в мусоре.

Огромное полупрозрачное тело ничего собой не заслоняло, и поэтому все происходящее было видно, как сквозь стекло. Вот Тюха, подбежавший к Смотрителю вплотную, сунул ему под брюхо «кочергу», обильно извергавшую огонь и искры, вот он отступил назад, оттесняемый надвигающейся тушей, а вот уже превратился в кровавую кляксу, точно комар, попавший между схлопнувшимися ладонями.

Вслед за тем Смотритель, вобравший в себя всю силу взрыва – под ним даже не грохнуло, а только глухо чавкнуло – утратил прозрачность, словно стакан воды, в который плеснули молока.

Когда Темняк подбежал к месту происшествия, о Тюхе напоминала только кровавая каша, облепившая Смотрителя. Больше не осталось ничего – ни кусков тела, ни клочьев одежды.

Только что погиб хороший парень, вольно или невольно спасший своих товарищей, а о нем сейчас некогда было даже доброе слово сказать – другие заботы буквально держали за горло. Ну что это за жизнь!

Подпорченный Смотритель был похож на огромный целлофановый пакет, наполненный не то мутной жижей, не то столь же мутным дымом. И хотя видимых повреждений на оболочке не имелось, для исполнения своих прежних функций он уже вряд ли годился.

Сразу возникал вопрос, а почему создание, обладавшее мгновенной реакцией и молниеносной быстротой, даже не попыталось защищаться. Впрочем, ответ был слишком очевиден – защищается тот, кто подвергается нападениям. А зачем защищаться тому, кто подобную возможность даже не допускает?

Именно поэтому свирепая касатка, не имеющая природных врагов, так легко идет в человеческие руки.