— Снимай пальто! — сказала она сердито.

Крайнев подчинился. Когда он стащил и пиджак, в учительской стало тихо. Повязка Ланге сползла, и рукав сорочки ниже локтя был красным от крови.

— Я забираю его! — объявила Соня.

— Нет, нет! — запротестовал было Крайнев, но вмешался Семен:

— Иди, Ефимыч! Ты свое дело сделал. Без тебя разберемся!

Поддерживаемый Соней (он пытался идти сам, но врач не позволила), Крайнев добрел к фельдшерскому пункту. Здесь Соня щедро смазала рану йодом, перевязала и усадила его за стол.

— Что это? — спросил Крайнев, когда Соня поставила перед ним мензурку.

— Спирт! Сам привозил, — пожала плечами Соня.

Крайнев опасливо повертел в пальцах мензурку, но, когда на столе появилась миска, полная горячих щей, больше не раздумывал. Спирт ожег горло, Крайнев торопливо хлебнул воды из заботливо поднесенной кружки и набросился на еду. Пока он работал ложкой, Соня притащила деревянное корыто, вылила в него пару ведер холодной воды, а затем добавила горячей из чугуна.

— Раздевайся! — велела.

— Я сам! — заторопился Крайнев, видя, что Соня не собирается уходить.

— Я тебе дам сам! — разозлилась она. — Я врач или не врач?!

— Врач… — согласился Крайнев и послушно полез в корыто. Соня намылила ему голову, полила из ковшика и стала мылить тело. Мочалку она не принесла, работала руками. Пальцы у нее были сильные, но ласковые. Соня не столько намыливала, сколько массировала, это было невероятно приятно. После еды и спирта Крайнев чувствовал себя совсем здоровым и сейчас млел в корыте, как в далеком детстве, когда мать купала его в ванночке. Когда Сонины руки добрались до паха, Крайнев вяло запротестовал и попытался отобрать мыло, но Соня бунт пресекла. Намылила сама. Произошло то, чего Крайнев опасался — он возбудился.

— Идем на поправку! — весело прокомментировала Соня и стала поливать из ковшика.

Пока он вытирался суровым льняным полотенцем, Соня разобрала кровать в углу, велев лезть под одеяло. Крайнев понял, что это ее койка, но спорить не стал: вид у Сони был слишком грозный. Простыни оказались свежие, Крайнев просто наслаждался их нежностью. Соня тем временем утащила корыто, прибрала со стола и исчезла. «Пошла спать!» — решил Крайнев, посетовав, что Соня не загасила лампу. Вставать самому было лень, он успел угреться под одеялом. От мысли, что придется вылезать наружу, становилось зябко. Он лениво боролся с собой, чувствуя, что проигрывает, и лампа останется гореть всю ночь, как в комнате появилась Соня. Она была в белом халате, но босиком. Крайнев внезапно понял, что больше на ней ничего нет. Тут же убедился: Соня сбросила халат на спинку стула, затем склонилась и задула лампу.

— Молчи, а то убью! — грозно прошептала она, залезая под одеяло. Крайнев и не собирался говорить, но она для верности запечатала ему рот поцелуем…

Когда объятия ее ослабли, Крайнев спрыгнул с кровати и нашарил в кармане пиджака спички. Зажег лампу и стал набивать трубку. Соня смотрела на него, приподнявшись на локте. Крайнев глазами спросил разрешения, и она закивала в ответ. Он стал раскуривать трубку и краем глаза заметил: Соня, откинув одеяло, испуганно разглядывает простыню. Внезапно она вскочила, собрала простыню в ворох и убежала. Обратно появилась со свежей. Пока она застирывала простыню, Крайнев разглядывал ее. Крепкое тело с хорошо развитыми формами, гладкая кожа на бедрах и ягодицах. Узкие плечи, полная грудь чашами… Крайнев внезапно вспомнил: сквозь юбку, обтягивавшую зад делопроизводителя Маши, отчетливо видны бугры целлюлита. Он улыбнулся. Соня обернулась, увидела его улыбку и поняла по-своему. Обиженно показала язык.

— Обманула? — укоризненно сказал Крайнев. — Оказывается, не замужем.

— Замужем! — не согласилась Соня. — Муж попался такой. Неделю как бревно рядом лежал. Сказал, нервы у него…

— Бывает.

— Не у таких! Первый сердцеед в институте! Едва не выгнали за аморалку: жил с девушками, а жениться отказывался. В профком жаловались… С ними, значит, можно, а со мной нервы?

— Зачем замуж шла?

— Красивый, гад! Клялся, что любит, жить без меня не может… Родители уговорили. Он врач, и я врач — хорошая еврейская семья. Пусть все завидуют! А то, что он, сволочь, ко мне даже не прикоснулся… — Соня внезапно всхлипнула. — Мне к гинекологу стыдно было идти. Замужем — и девственница! Кошмар-то какой!..

Крайнев бросил трубку на стол, подошел, обнял за плечи. Она уткнулась мокрым лицом ему в живот. Он ласково гладил ее по вздрагивающей спинке.

— Я такая дура! — жаловалась Соня, по-детски всхлипывая. — Сначала родителей слушала, потом этих из райкома. Не надо эвакуироваться, вы же на виду, начнется паника! Вы комсомолка… — передразнила она. — Знали ведь, что немцы делают с евреями, но никому не сказали, — она зарыдала еще громче. — Зато сами сбежали первыми. Сволочи! Я свой комсомольский билет сожгла! В печке!

— Родители где? — спросил Крайнев, чтобы отвлечь.

— Уехали, — вздохнула Соня, — и младших увезли. Они-то умные. Глупые старшие дети остались. Давид тоже комсомолец…

Крайнев поднял ее с койки и усадил на колени — лицом к себе. Ласково отер слезы со щек. Бережно поцеловал мокрый глаз, затем второй. Она благодарно чмокнула его в ответ.

— Ты не глупая, ты честная. И очень красивая.

— Ты мне тоже сразу понравился! — зашептала она, прижимаясь к нему. — Как только увидела. Подумала: будет мой! С мужем разведусь… А ты привез сюда и бросил! Ни разу не проведал — только по делу.

— Некогда было.

— Ага! Не ври…

— Думал: она замужем…

— Других это не останавливает!

— Это кого? — ревниво спросил Крайнев.

— Не скажу! — показала язык Соня. — Ты их убьешь!

— Убью! — согласился Крайнев.

— Вот и не надо. Теперь отстанут. Видели, как ты со мной шел.

— Пожаловалась бы Давиду…

— Смотрите на него! — всплеснула Соня руками. — Он один ничего не знает. У меня нет больше брата.

— Как? — изумился Крайнев.

— Просто. Ты привез нас в Кривичи, и мы в первый же вечер пошли к Кагановичам. Единственная еврейская семья в деревне, Мойша работал ветеринаром в колхозе. Он однофамилец Лазаря Кагановича, но всем намекает, что родственник…

— Ну и что? — не понимал Крайнев.

— А то, что у Кагановича есть дочка, Розочка. Ей всего шестнадцать, но она давно поняла: после войны замуж выходить будет не за кого. Раз — и Давид, как порядочный еврейский юноша, обязан жениться. Он и женился! — Щеки Сони раскраснелись. — Я осталась одна. Лечу колхозников, они кланяются, а за спиной могут и плюнуть: «Жидовка!..» — Соня снова заплакала.

Крайнев не стал ее успокаивать. Ощутив вернувшуюся силу, он овладел ею сидя. В этот раз не спешил, ласкал долго, умело и добился желаемого: она заметалась у него на коленях, застонала от страсти и упала на грудь. Он нашел ее губы, заставил открыть рот и ласкал ее язык своим, пока тело ее сотрясали судороги. Она снова заплакала — в этот раз от радости, и, плача, благодарно целовала его в губы, подбородок, плечи…