Однако Временное правительство тоже не сидело сложа руки. В ночь с 4 на 5 июля в Петрограде было введено военное положение. В прессе начали еще более активно муссироваться слухи о «немецких деньгах» большевиков. 5 июля на редакцию «Правды» и особняк Кшесинской были совершены нападения. На следующий день по инициативе нового главы Временного правительства Александра Федоровича Керенского был отдан приказ об аресте Ленина, Зиновьева и Каменева.

Некоторое время Ленин и товарищи колебались: возможно, имеет смысл дать себя арестовать и тем самым продемонстрировать уверенность в собственной правоте? Проблема, однако, заключалась в том, что в сложившейся ситуации никто не мог гарантировать физическую безопасность арестованных. Либеральная пресса громко требовала более жестких мер против большевиков. «Новый Сатирикон» писал: «Если бы тем, которым сейчас поручено бороться с большевизмом, поручили ловить грабителей и взломщиков, они делали бы это так: поймав грабителя на месте взлома, вынули бы деликатно из его рук отмычки и ломик, а его с поклоном отпустили на свободу. Пока нет под рукой грабителей, эти люди поступают точно так с большевиками: закрыта “Правда” и “Солдатская Правда”, погубившие нашу армию. Что же сделано с мошенниками, которые изловлены на месте преступления? Да ничего. Их с поклоном отпустили. А они купили новые отмычки, новые фомки и стали выпускать “Окопную Правду”. Закроют и “Окопную”. Усмехнутся мошенники и приступят к изданию “Немецкой Правды”».

Старшая сестра Ленина вспоминала: «Одно время он думал, чтобы дать себя арестовать. Помню, он сказал тогда, что если арестуют, то очень вероятно, что с ним покончат, потом они, может быть, даже слезы прольют, крокодиловы слезы, скажут, как это нельзя было удержать, но все же постараются расправиться». Однако в конечном счете было принято решение скрываться от ареста. Пару дней Ленин провел в квартире Аллилуевых на 10-й Рождественской улице. Но долго оставаться в Петрограде все равно было рискованно.

9 июля Ленин и Зиновьев покинули Петроград. Перед отъездом Ильич попросил Сталина сбрить ему усы и бороду. Результатом он остался удовлетворен: «Я похож на финского крестьянина, и вряд ли меня кто узнает». По железной дороге Ленин и Зиновьев доехали до станции Разлив, где у большевика Николая Емельянова был деревенский дом. Конечным пунктом назначения для них стал сенокос за озером Разлив, где они под видом косарей поселились в шалаше. Стояли теплые летние дни, и ночевки на свежем воздухе шли только на пользу здоровью беглецов. Правда, донимали насекомые. Емельянов вспоминал: «Ночью невыносимо: надоедливые комары совсем не дают покоя; как от них ни прячься, а они достигнут своего, и нередко приходится быть искусанным, но ничего не поделаешь – надо смириться». Зиновьев несколько раз ходил на охоту, однако был пойман местным лесником, и только с большим трудом Емельянову удалось вызволить его.

Самое необычное фото Ильича. В образе финского крестьянина

Зато была прекрасная возможность каждый день купаться в озере. Ленин был отличным пловцом и любил нырять, пытаясь достать дно в самых глубоких местах. Бонч-Бруевич потом вспоминал:

«Несколько раз я ходил с ним купаться, и так как он был замечательный пловец, то мне бывало жутко смотреть на него: уплывет далеко-далеко, в огромное озеро, линия другого берега которого скрывалась в туманной дали, и там где-то ляжет на воде и качается на волнах… А я знал и предупреждал его, что в озере есть холодные течения, что оно вулканического происхождения и потому крайне глубоко, что в нем есть водовороты, омуты, что, наконец, в нем много тонет людей и что по всему этому надо быть осторожным и не отплывать далеко. Куда там!

– Тонут, говорите?.. – переспросит, бывало, Владимир Ильич, аккуратненько раздеваясь.

– Да, тонут… Вот еще недавно…

– Ну, мы не потонем!.. Холодные течения, говорите, – это неприятно… Ну, ничего, мы на солнышке погреемся… Глубоко?

– Чего уж глубже!

– Надо попробовать достать дно…

Я понял, что лучше ничего этого ему не рассказывать, так как он, как настоящий заядлый спортсмен, все более и более каждый раз при этих рассказах начинает распаляться, приходить в задор».

Жизнь в шалаше, вдали от ближайших деревень, должна была скрыть от любопытных глаз регулярное появление посланцев из Петрограда. После Июльского кризиса большевики фактически вынуждены были вновь перейти на полулегальное положение. Ленин поддерживал связь с оставшимися в столице товарищами, держал руку на пульсе ситуации. Читая газеты, проклинавшие его на все лады, он только усмехался: «Миллионы экземпляров буржуазных газет, на все лады кричащие против большевиков, помогли втянуть массы в оценку большевизма».

Кроме того, неожиданный «отпуск» позволил ему работать над книгой, которая выйдет уже в 1918 году под названием «Государство и революция». Как следовало из названия, труд был посвящен буржуазному государству и его судьбе после социалистической революции. Работа как таковая носила теоретический характер, однако, вне всякого сомнения, была написана на злобу дня. Многие тезисы, сформулированные Лениным на страницах этой книги, ему вскоре предстояло претворять в жизнь.

Государство – это инструмент насилия, инструмент господствующих классов, писал Ленин. Следовательно, «освобождение угнетенного класса невозможно не только без насильственной революции, но и без уничтожения того аппарата государственной власти, который господствующим классом создан». На его место придет новое, пролетарское государство в форме диктатуры пролетариата. Однако это лишь переходная стадия. Поскольку всякое государство есть инструмент насилия, по мере развития социалистического общества, по мере движения к коммунизму государство неизбежно отомрет.

В чем же, по Ленину, разница между буржуазным государством и государством социалистическим? В своем шалаше вождь революции пишет строки, которые и сегодня, сто лет спустя, не утратили своей актуальности:

«Свобода капиталистического общества всегда остается приблизительно такой же, какова была свобода в древних греческих республиках: свобода для рабовладельцев. Современные наемные рабы в силу условий капиталистической эксплуатации остаются настолько задавленными нуждой и нищетой, что им «не до демократии», «не до политики», что при обычном, мирном течении событий большинство населения от участия в общественно-политической жизни отстранено. Демократия для ничтожного меньшинства, демократия для богатых – вот каков демократизм капиталистического общества».

Этой фальшивой демократии он противопоставляет истинную демократию социалистического государства:

«В капиталистическом обществе мы имеем демократию урезанную, убогую, фальшивую, демократию только для богатых, для меньшинства. Диктатура пролетариата, период перехода к коммунизму, впервые даст демократию для народа, для большинства, наряду с необходимым подавлением меньшинства, эксплуататоров. Коммунизм один только в состоянии дать демократию действительно полную, и чем она полнее, тем скорее она станет ненужной, отомрет сама собою».