Глубокая сырая ночь, за окном редкие фонари и унылый дождь, нижняя боковушка около туалета, уступленная сердобольным попутчиком. Попутчик, скрючившись в три погибели, давно храпел на верхней полке, внизу, завернутая в одеяло, сопела Виолетта. Светлана сидела рядом с дочкой, обхватив колени руками. Ей не спалось, она думала о будущем и о прошлом, настоящее ей казалось кошмарным сном, и он должен был вот-вот закончиться. Еще немного, несколько часов до утра, а там — Москва и другая жизнь. Та жизнь, которой она достойна. Снова институт, снова театры и вечеринки, снова своя комната в просторной родительской квартире с ванной. Как же она давно не мылась в ванне! У тетки только медные тазы и горячая вода из чайника, не мытье, а издевательство!

Дочь Светлану не интересовала, она ее раздражала. Тетка Зина взять себе малышку отказалась, ей, видите ли, не по летам, и хворая она! А ей, Светлане, что прикажете делать? Пожертвовать молодостью ради какого-то пищащего свертка?! Молодость одна, а дети еще будут. В законном браке, и что немаловажно, от достойного человека.

С ребенком Света все решила давно. Растить его она не будет, поэтому захочет мама заниматься внучкой — пожалуйста, а нет, так отправит в приют. У нас, слава богу, социализм, государство о детях заботится не хуже, чем родители, а то и лучше: обувают-одевают, на дачу летом вывозят — чем не счастливое детство? Виолетта вырастет, еще и спасибо скажет. Ведь, если она будет расти дома безотцовщиной да еще и такая чернявенькая при светлокожей матери, ее задразнят, а в детском доме все находятся в одинаковом положении, все без родителей.

Совесть Светлану все же немного мучила, поэтому молодая женщина придумывала себе оправдания. В детском доме Виолетте будет лучше. Так решительно будет лучше всем, думала Света.

Сморенная усталостью, Светлана повалилась на бок. Она уснула мгновенно, как только коснулась головой жесткой железнодорожной подушки с колючими перьями. Сны снились короткие и тревожные; даже во сне Светлане не было покоя.

— Мамаша! Мамаша, просыпайтесь! Хватит спать! Успокойте ребенка!

Светлана не сразу поняла, что обращаются к ней. Она не привыкла к фамильярному «мамаша».

— Продрала зенки?! Дите уйми, орет как резанное! Весь вагон разбудила своими визгами! — заворчала крупногабаритная нечесаная тетка с соседней боковушки.

— Да ладно вам, накинулись! Все равно уже подъезжаем, — заступился за Свету пассажир с верхней полки.

Очумевшая и разбитая от тяжелой ночи, скрючившись под тяжестью, Светлана плелась по перрону и тащила на себе ребенка и дорожную сумку. Норовя сбить с ног, туда-сюда сновали пассажиры; никто не желал помочь, как бывало раньше, когда она в кокетливом модном платьице и на каблуках с объемной сумкой шла в прачечную. Сумка с бельем лишь казалась тяжелой, и девушка без труда могла донести ее сама, но все равно льстило внимание прохожих, готовых помочь. Теперь же, когда действительно нужна помощь, ее ни от кого не дождаться! Неужели она так сильно изменилась, что перестала быть привлекательной?! Ну да, а чему тут удивляться с таким-то образом жизни! И младенец на руках ухажеров отнюдь не притягивает.

У Светланы ныла спина, обрывались руки. Она кое-как доплелась до здания вокзала и остановилась посреди шумного, неуютного зала. Толпа, запах сырости, равнодушный голос в динамике — это была не та чистенькая и родная Москва, которую она покинула в прошлом году, а какой-то совсем чужой, равнодушный город.

Еще немного, еще несколько шагов, уговаривала себя девушка, собирая последние силы. Добраться до дома, а там — трава не расти. Как бы ей ни хотелось, чтобы родные ее встретили, но сообщать им о своем возвращении Светлана не стала, побоялась. С момента получения телеграммы мать стала бы готовить обличительную речь и обрушила бы ее, как только Света переступила порог дома. Так тоже без речей не обойдется, но, может, от неожиданности мать будет немногословной.

Света выбралась с вокзала и тут же, как в водоворот, попала в другой людской поток, направляющийся к метро. Очередь в кассу, эскалатор, вагон, переход, опять вагон… Потом широкий проспект, переполненный трамвай, сквер. Руки и плечи болели от тяжести, ноги еле передвигались. Красивый высокий дом на Житной улице Свете показался оазисом в пустыне. Так сильно попасть домой она еще не хотела никогда, и ей было уже наплевать на родительские упреки. Скорее домой, скорее в свою комнату! Избавиться от груза, переодеться, греться, мыться!

Накануне профессор Рязанцев уехал на конференцию в Ленинград. По словам Нины Матвеевны, это спасло его от инфаркта.

— Если отец узнает, что его дочь пошла по наклонной, если ему станет известно… О боги, за что мне это все?! — разорялась мать. Нина Матвеевна театрально достала из кармана приготовленные таблетки и нервно разорвала упаковку. Светлана с безучастным видом лежала на диване в своей комнате. Несмотря на устроенную матерью сцену, она наслаждалась мягкостью дивана и родными стенами.

После продолжительного монолога у Нины Матвеевны запершило в горле; голос ее сел, она коротко закашляла.

— Хоть стакан воды матери принеси! — рявкнула Нина Матвеевна, возмущенная равнодушием дочери.

— В графине, — кивнула девушка на журнальный столик.

— Поглядите на нее! У нее на все готовы отговорки! В «деревне» ей, видите ли, не нравится и назад она не поедет! Ишь, какая фря! Раньше надо было думать!

Светлана молчала — говорить не хотелось и не имело смысла. Она перевернулась на бок, но тут же в поле зрения попала оставленная на кресле дочь. Лежавшая до этого спокойно, девочка начала издавать редкие звуки.

— Ма! Ты к внучке хотя бы подошла бы, — произнесла Света. Она сама не хотела прикасаться к ребенку — боялась. Ей казалось, что дочь почувствовала, что ее решили отдать в приют, и теперь осуждает: пристально смотрит своими черными цыганскими глазами. Проклинает.

Нина Матвеевна чуть не задохнулась от возмущения. Еще на пороге, увидев чернявое лицо ребенка, она демонстративно отстранилась и больше к нему не подходила.

— Не внучка она мне! — буркнула женщина.

Девочка тем временем утихла сама. Выпив валерьянки, Нина Матвеевна решила сменить тон. Свою дочь она знала как облупленную: если Светка упрется, то убеждать ее бесполезно — все как о стену горох, поэтому важно внушить ей свой план под видом ее собственного.

— Доченька, — начала она елейным голосом, — ты же у меня такая красивая, такая молодая. Скажи, зачем тебе это? Ведь все еще можно исправить. Давай отдадим ребенка его родным, они уже сюда приходили.

— Кто приходил? Санчо?! — удивилась Светлана. Санчо она больше не любила, а тот свой дачный роман считала чудовищным недоразумением.

— Опять она за свое! — всплеснула руками мать. Нина Матвеевна расценила удивление дочери по-своему. — Когда же ты его наконец забудешь?! Нет, не он приходил, а две какие-то цыганки. Напугали меня до смерти! Отдай дитятку, говорят, несчастье у тебя будет. Сказали, что из-за тебя погиб их сын.