— Санчо погиб?! — переспросила Светлана. В ее голосе не было сожаления, лишь удивление, словно она узнала, что в июле выпал снег.

— Ну да. Под поезд попал, что ли. Я их прогнала, участковым пригрозила, а они меня ругать стали последними словами. Как только их поганые языки не отсохли от таких слов! Потом одна из них, та, что постарше, обернулась, стоит как вкопанная и смотрит на меня исподлобья, не мигая, а потом глаза в землю опустила и забормотала что-то по-своему, по-цыгански. Я им не сказала, где ты, и вообще не стала с ними разговаривать. Еще чего не хватало! А так — да по уму — хорошо бы отдать ребенка его цыганской родне.

— Виолетту лучше в детский дом определить, чем им, — произнесла Светлана. Она представила себе приходивших цыганок. Должно быть, это были двоюродная сестра и мать Санчо — Аза и Аделя. Аделя ее сразу невзлюбила, как только увидела. Точно так же, как мать описывает, посмотрела, не мигая, и что-то пробормотала, уставившись в землю. — Лучше в детский дом, чем в табор!

— В детский дом так в детский дом, — не стала спорить Нина Матвеевна. Она не поверила в услышанное. Ее неразумная дочь наконец-то начала соображать! — Вот и правильно, детский дом лучше. Это самое верное решение! Я сегодня же все разузнаю, и займемся оформлением документов для детского дома. Надо с этим быстренько закончить, пока отец в Ленинграде.

Нина Матвеевна заботливо укрыла Свету пледом и вышла из комнаты. Не желая терять драгоценного времени, пока муж не вернулся и дочь не передумала, она стала торопливо собираться. Впереди ее ждала уйма дел.

В Москве Светлана постепенно приходила в себя. Собственная комната после теткиной каморки казалась ей раем: высокий потолок, широкое окно, в которое льет золотистый свет солнце, трюмо с милыми девичьими вещицами, оранжевый абажур, крупные листья диффенбахии, уютное кресло, широкий раскладной диван, застеленный шерстяным пледом… «Какое блаженство — лечь на диван и вытянуть ноги! И, кажется, ребенок уже не так мешает. Впрочем, ребенка можно отдать Вере, когда она дома. Жаль, сестра приходит со своей швейной фабрики только в восемь, хоть бы отпуск взяла, что ли». Света недовольно повернулась в сторону кресла, где лежала Виолетта. Девочка проснулась и захныкала, она, похоже, не собиралась успокаиваться самостоятельно.

— Ни минуты покоя! — обреченно вздохнула Света. Она неторопливо поднялась с дивана, все еще надеясь, что дочь замолчит.

«Еще немного, еще чуть-чуть», — мысленно успокаивала себя Светлана. Мать проявила чудеса оперативности: кому-то сунула индийское полотенце, кому-то банку кофе, кого-то пообещала свести с хорошим врачом, там подмазала, тут подсуетилась — и дело по оформлению Виолетты в детский дом подходило к концу. Света, не вникая, подписывала бумаги; ей было все равно, куда попадет ее дочь. Она хотела лишь одного: чтобы скорее все закончилось.

Ранним субботним утром Нина Матвеевна не находила себе места. Накануне вечером она получила телеграмму от мужа, в которой сообщалось, что он приезжает в воскресенье утренним поездом. Профессор Рязанцев не то чтобы ограждал себя от неприятной анекдотической ситуации — «внезапно приехал муж из командировки», напротив, своей супруге он доверял, но, тем не менее, считал не лишним оповестить домочадцев о своем возвращении. Будучи человеком деликатным, Иван Сергеевич старался не ставить близких в неудобное положение. Он прекрасно понимал, как нелегко женщинам вести дом и готовиться к встрече гостей. В данном случае в качестве гостя из-за долгого отсутствия выступал он сам. Сколько ни говорил он супруге, что не стоит уделять столько внимания его приезду, все без толку — Нина Матвеевна считала своим долгом хозяйки и жены навести в доме блеск перед возвращением мужа.

Сегодняшний день был очень важным для всей семьи Рязанцевых, но это понимала лишь одна хозяйка дома. Остальные — кто не знал, как Вера, ее малолетняя племянница и Иван Сергеевич, — кто не желал вникать в детали, как Светлана. Сегодня Виолетту должны были принять в детский дом.

— Лишь бы выгорело, лишь бы выгорело, — приговаривала Нина Матвеевна. Она встала ни свет ни заря — ей не спалось. Да и какой может быть сон, когда решается такой важный вопрос! После легкого завтрака она собрала нехитрый скарб внучки, отутюжила ее вещи, добавила к ним купленный на вырост розовый с рюшами комбинезон — в детском доме тоже люди работают, что они подумают, если туда отдать ребенка в обносках? Заглянула в комнату Светланы. Дочь безмятежно спала, разметав по подушке русые волосы, внучка тихо лежала с открытыми глазами. Малышка будто бы чувствовала, что ее отправляют в приют, и пыталась дать понять: «Не отдавайте меня, я постараюсь не доставлять вам слишком много хлопот». Нина Матвеевна, увидев темные, как угольки, глазенки девочки, отвернулась. Ей показалось, что ребенок смотрит на нее с укором. Не в силах выдержать совсем недетский взгляд младенца, женщина поспешила удалиться из комнаты.

Нину Матвеевну охватила дрожь. Чтобы ее унять, она выпила валерьянки. Руки тряслись, она продолжала чувствовать на себе прожигающий насквозь взгляд цыганских глаз. Точно так же на нее уже смотрели. Нина Матвеевна вспомнила цыганку, бормочущую проклятия, отчего на душе у нее стало еще дряннее.

— Да что же это такое! — в сердцах воскликнула Нина Матвеевна. Ей, как никогда, захотелось побыстрее избавиться от младенца. Она предпочла бы, чтобы Виолетта орала во весь голос, чем вот так вот молча сверлила взглядом. Но девочка не кричала, даже не хныкала. «Не наша она, не Рязанцева», — думала Нина Матвеевна, то ли ища повод, чтобы не принимать внучку, то ли уговаривая свою совесть.

Время, как назло, еле тащилось. Чтобы как-то отвлечься, Нина Матвеевна начала готовить для дочерей завтрак. Нарезала докторской колбасы, поджарила ее с обеих сторон, в глубокой фарфоровой миске взболтала для омлета яйца с молоком.

В коридоре послышались шаги, Нина Матвеевна замерла — малявка подняла Свету? При мысли о внучке Нину Матвеевну бросило в жар. Непростое это дело — спроваживать родную кроху из дома. Миска выскользнула из рук и с глухим треском хлопнулась на пол.

— Мама, что тут? — В кухню вошла Вера. Она удивленно уставилась на несостоявшийся омлет, размазанный по столешнице, полу и одежде матери.

— Ничего! — нервно огрызнулась Нина Матвеевна. Ее нервы были на пределе. — Не видишь — завтрак готовлю!

Вера присела на корточки и стала собирать осколки.

— Что ты так рано поднялась? Спала бы еще.

— Я по привычке. Мне сегодня надо сорочку Надежде Павловне дошить. Я обещала.

— Опять целый день за машинкой просидишь? Шла бы погуляла, пока тепло. В парк бы сходила или в театр.

Нина Матвеевна не посвящала старшую дочь в свои планы насчет младенца. Она и Светлану попросила держать язык за зубами. Света согласилась расстаться с ребенком, а вот что по этому поводу скажет Вера, неизвестно. Скорее всего, будет против, так что может встать в позу и отца известит чего доброго. Она у них правильная, где не надо. Вот напасть-то! Как бы Верку нейтрализовать хотя бы на время, когда они со Светой будут выносить вещи малявки? Ведь Верка увидит багаж и сразу все поймет.