– Таппи, старик, – сказал я, – ты сегодня не в себе. Туговато соображаешь. Я думал, ты сразу догадаешься, что это часть моего тщательно разработанного плана.

– Сейчас я с тобой разделаюсь, – сказал Таппи, покачнувшись после внезапной попытки схватить меня за горло.

Тут я понял, что нельзя медлить ни секунды, и стал поспешно выкладывать ему все по порядку, не забывая между тем двигаться на юго-юго-запад.

Я ему рассказал, как огорчился, получив телеграмму от тети Далии; как сломя голову бросился на театр военных действий, обдумывая дорогой, что предпринять, чтобы помочь ему, Таппи; как составил свой окончательный блестящий план. Говорил я хоть и быстро, но четко и ясно, и потому был сильно озадачен, когда Таппи процедил сквозь зубы, что не верит ни единому моему слову.

– Ну почему, Таппи? – сказал я. – Почему? Ведь это все чистая правда. Почему ты не веришь? Объясни.

Он остановился, тяжело переводя дух. Вопреки издевательским утверждениям Анджелы, Таппи совсем нетолстый. Всю зиму он оголтело гоняет в футбол, а летом не выпускает из рук теннисную ракетку.

Но сегодня за вечерней трапезой он наверстал упущенное, понимая, что после безобразной сцены в кладовой воздержание потеряло смысл. А после обеда, приготовленного Анатолем, человек, даже столь сильный и тренированный, как Таппи, на какое-то время теряет привычную подвижность. Пока я излагал свой план, как осчастливить их с Анджелой, в нашем хождении вокруг скамейки наметилось видимое оживление, так что последние несколько минут мы гонялись друг за другом, будто заведенные, – так огромная механическая борзая и хитрый механический заяц носятся по кругу на потеху толпе.

В конце концов Таппи заметно выдохся, что меня порадовало. Я и сам забегался, и временная передышка была мне очень кстати.

– Слушай, Таппи, меня поражает, почему ты мне не веришь. Ведь мы с тобой столько лет дружим. За исключением того раза, когда мне по твоей милости пришлось нырять в бассейн во фраке, – случай, который я давно выкинул из головы и предал забвению, надеюсь, ты следишь за ходом моей мысли, – так вот, за исключением того случая, черная кошка ни разу не пробегала между нами, и я всегда дорожил твоей дружбой, ты и сам знаешь. Ну скажи, зачем мне было чернить тебя перед Анджелой, если не для твоей же пользы? Ответь мне. Только выбирай выражения.

– В каком таком смысле «выбирай выражения»?

Вообще-то я понятия не имел, в каком смысле. Эту фразу произнес судья, когда я стоял перед ним под именем Юстаса Плимсолла, и она произвела на меня сильное впечатление; сейчас я ее ввернул, чтобы придать разговору должную значительность.

– Ладно, говори, как умеешь. Просто ответь мне на один вопрос. Если бы я не принимал твои интересы близко к сердцу, зачем мне было плести все эти небылицы?

Таппи задрожал всем телом. Жук, который все это время гнездился в волосах у Таппи, видно, потерял надежду устроиться получше и решил оставить убежище. Он снялся с насиженного места, и ночь его поглотила.

– Ой! Жук! – объяснил я. – Ты, наверное, ничего не подозревал, а у тебя на голове уже давно припарковался жук. Сейчас ты его согнал.

Таппи фыркнул:

– Что еще за жуки!

– Нет-нет, всего один жучок.

– Какая наглость! – заорал Таппи, вибрируя всем телом, точно Гассин тритон, у которого наступил брачный период. – Он еще смеет говорить о жуках! Предатель! Трусливая собака!

Вопрос, по-моему, спорный. Если ты предатель и трусливая собака, это не значит, что ты лишен права говорить о жуках. Полагаю, в компетентных кругах могли бы дать по этому поводу пространный комментарий.

Но я не стал спорить.

– Послушай, ты второй раз называешь меня предателем и трусом. И я настаиваю, – твердо проговорил я, – на объяснении. Тебе ведь уже было сказано, что только из самых лучших и самых добрых побуждений я в разговоре с Анджелой ругал тебя последними словами. Думаешь, мне было легко? Я сносил эти адовы муки только во имя нашей многолетней дружбы. А ты заявляешь, что не веришь мне, и оскорбляешь меня; притащи я тебя в суд, тебе за такие слова припаяли бы штраф на кругленькую сумму. Надо бы проконсультироваться у моего юриста, но я и так знаю, что дело верное. Послушай, Таппи, ну пошевели ты мозгами. Зачем мне было затевать всю эту канитель, если не во имя твоего блага? Назови причину. Хоть одну.

– И назову. Думаешь, я не знаю? Ты сам влюблен в Анджелу.

– Что?!

– Ты меня очернил, чтобы настроить ее против меня и убрать соперника с дороги.

Ничего более абсурдного я в жизни не слышал. Черт побери, я же знаю Анджелу с пеленок. Нельзя влюбиться в близких родственниц, которых знаешь с пеленок. Кроме того, закон запрещает жениться на кузинах. Или я что-то перепутал? Может, речь идет о бабушках?

– Таппи, старый осел! – воскликнул я. – Что ты мелешь? Видно, совсем рехнулся.

– Да?

– Я влюблен в Анджелу? Ха-ха-ха!

– Ты своими «ха-ха-ха» не отделаешься. Она называла тебя «дорогой».

– Ну и что? Кстати, я этого не одобряю. Меня коробит, когда современные девицы расточают «дорогой» направо и налево. По-моему, это распущенность.

– А кто растирал ей лодыжки?

– Таппи, но ведь я растирал исключительно по-братски. Даже не придал этому никакого значения. Послушай, черт тебя подери, с теми намерениями, в которых ты меня подозреваешь, я к Анджеле и близко бы не подошел.

– Это почему? Недостаточно хороша для тебя?

– Нет, ты не понял, – торопливо сказал я. – Когда я говорю, что и близко не подойду к Анджеле, я имею в виду, что питаю к ней только теплые родственные чувства. Другими словами, ты можешь быть совершенно уверен: между нами нет и не может быть никаких других отношений, кроме дружеских.

– Наверняка это ты ей намекнул, что я ночью собираюсь в кладовку, хотел, чтобы она меня там застукала один на один с пирогом и чтобы я окончательно упал в ее глазах.

– Таппи! В своем ли ты уме? – Я был потрясен. – Неужели ты думаешь, что Вустер на такое способен?

Он тяжело перевел дух.

– Послушай, – сказал он, – спорить бессмысленно. Против фактов не пойдешь. В Каннах кто-то у меня ее похитил. А ты сам мне признался, что там она все время была с тобой и, кроме тебя, ни с кем не виделась. Ты бахвалился, что вы вместе купались, гуляли при луне…

– Совсем не бахвалился. Просто упомянул – и все.

– Надеюсь, теперь ты понял, почему я собираюсь с тобой разделаться, вот только вытащу тебя из-за проклятой скамейки? И зачем их в саду нагородили? – злобно сказал Таппи. – Не понимаю. Торчат повсюду и мешают.

И он снова на меня набросился, чуть не схватил за горло.

Надо было немедленно что-то придумать. В такие минуты, как я уже упоминал, Бертрам Вустер на высоте. Мне вдруг вспомнился дурацкий казус с этой Бассет, и в мгновенном озарении я увидел, как он мне может сейчас пригодиться.