– Да, да, – машинально кивнул Девяткин. – Все понятно. Тут и объяснять нечего.

– Вскоре я встретила своего теперешнего супруга. Случайное знакомство, а потом… Это был настоящий роман, о которых пишут в книгах. Он мне подарил вагон цветов и еще маленькую тележку. А я ему… Впрочем, это уже сугубо интимные подробности.

– Насколько я знаю, ваш теперешний муж в ту пору был женат и от прошлого брака у него двое детей.

– Какое это имеет значение? Сейчас у нас двое своих детей. Я была честна с вами, рассказала все, что знала. Умоляю: ни слова мужу. Ни о Лене, ни о сироте. Лобов – человек ранимый. У него чистая душа. Не хочу, чтобы к этому благородному созданию липла вся эта грязь. Все дерьмо человеческой жизни. Убийство, тюрьма. Этот ребенок, рожденный в неволе…

– Позже, когда встали на ноги, не думали забрать сироту из приюта? – спросил Девяткин. – Это личный вопрос. Можете не отвечать.

– Нет, я отвечу, – помотала головой Лобова, пышные волосы рассыпались по плечам. – Какие уж тут секреты. Мои дети – ровесники Коли. Они учатся музыке, скоро станут заниматься французским языком с преподавателем, которого специально пригласили из Парижа. А чему они научатся, общаясь с этим мальчиком? Я никогда не видела его, но уверена, что это безвозвратно испорченный ребенок. Никакого языка, кроме матерного, он не знает и не понимает. Наверняка уже пристрастился к курению. И еще нюхает клей. Нюхает, когда не удается достать денег на водку.

– Но ведь он – ваш родной племянник!

– На этот вопрос я уже ответила. – Лобова бросила взгляд на часы.

В сопровождении лакея Девяткин снова поплутал в лабиринте коридоров, снова спустился вниз в лифте, похожем на стакан, кивнул консьержке и вышел на улицу. Ночной город не спал. Старые московские улицы были залиты желтым светом фонарей, плотный поток автомобилей едва двигался. Девяткин вспомнил, что отпустил служебную машину. А напрасно. Теперь надо тащиться в метро на другой конец города, в свою холостяцкую однокомнатную берлогу.

Но свидание с любимой квартирой можно отсрочить. Кажется, тут неподалеку есть приличная пивная, где найдется настоящий бифштекс с кровью и жареная картошка. Девяткин бодрым шагом двинул к пивной, чувствуя, как настроение улучшается, а головная боль проходит. До цели оставалось полквартала, когда в кармане пиджака зазвонил мобильный.

Голос Саши Лебедева казался спокойным, но Девяткин, знавший лейтенанта не первый год, понял, что есть новости. И эти новости – хорошие.

– Как дела, товарищ капитан? – Лебедев говорил громко, перекрывая уличный шум. – Я, собственно, по пустячному делу беспокою, даже разговора не стоит…

– Не прикалывай меня своими шуточками, – остановившись, приказал Девяткин. – Тубуса, что ли, взяли?

– Так точно, – вздохнул Лебедев. – При себе имел «Люгер» сорок пятого калибра, снаряженную обойму и шмаль россыпью. Сейчас находится по тому адресу, что вы дали. Сидит на стуле, пристегнутый наручниками к батарее отопления, матерится и орет, что снимет с нас погоны, пустит по миру бомжами и заставит землю жрать.

– А что… Может, и заставит, – ответил Девяткин, уже забыв о пиве и плотном ужине, – если мы его не заставим сказать хотя бы несколько слов правды. Ничего не предпринимать до моего приезда.

Подвал освещала лампочка, завешенная паутиной. Тубус, он же Рома Антипов, сидел в углу на стуле с жестким сиденьем и деревянной спинкой. Правая рука была пристегнута наручниками к стояку отопления. От нечего делать Тубус разглядывал свои мокасины из оленьей кожи, потому что вокруг не было ничего, достойного человеческого внимания. Только сырые стены, с которых осыпалась штукатурка, обнажив белесый кирпич. Над головой крошечное окошко, выходящее во двор точно такого же старого дома, назначенного под снос. В противоположном углу, присев на ящик, щелкал семечки здоровенный амбал в штатском.

Рома, устав от ожидания, гадал, чем кончится дело. Те варианты развития событий, что приходили в голову, были мрачными и кровавыми. Ясно, менты затащили его в этот подвал, чтобы… Думать об этом не хотелось, но надо смотреть правде в глаза. Да, убить не убьют, но отделают так, что неделю он будет мочиться кровью.

– Я имею право позвонить своему адвокату! – выпалил Рома.

– Ночами адвокаты спят, – ответил амбал. – Они тоже люди. Ну, в некотором смысле слова люди. В самом плохом смысле.

– У вас есть мобильный? Мне надо позвонить.

– Нет, – ответил мент. – Хочешь семечек?

– Я это дерьмо в пищу не употребляю, – покачал головой Тубус.

– Конечно, ты ведь благородных кровей. – Старший лейтенант Лебедев усмехнулся. – Отец – жулик с бессчетным числом судимостей, мать содержала воровской притон, скупала и перепродавала краденое. Поэтому твоя основная пища – черная икра.

И снова наступила гулкая тишина. В теплое время в пустых домах селились бродяги, но с наступлением холодов они ушли. И во всем квартале не осталось ни одной живой души, разве что пара-тройка паршивых исхудавших собак, дожидавшихся смерти. Левой рукой Тубус потирал глаз, под которым при задержании менты поставили штемпель. Теперь глаз затек и готов был закрыться. Давно блюстители порядка не обращались с ним столь бесцеремонно. Поздним вечером, когда он подъехал к подъезду дома и вышел из машины, они набросились сзади и повалили на мокрый асфальт, прямо в грязную лужу. Кто-то из ментов встал ногами на спину и вытер подошвы грязных ботинок о дорогущий пиджак из светлого кашемира.

– Чего мы ждем? – спросил Тубус.

– Не чего, а кого, – поправил Лебедев и замолчал.

Некоторое время он щелкал семечки, потом встал, собираясь подняться наверх. Перед уходом проверил замок наручников, подергал ржавую трубу. Потянул назад ворот пиджака Тубуса и высыпал за шиворот слюнявую шелуху от семечек из газетного кулька.

– Считай, что ты уже не служишь в «легавке», – заскрипел зубами Тубус. – Тебя уже вышвырнули на улицу. Подумай, куда пойдешь наниматься.

– А я лично у тебя письменную рекомендацию попрошу, – ответил Лебедев. – С рекомендацией легче найти работу. Или к тебе наниматься приду. Ты держишь пару кабаков в центре города, у тебя мебельный магазин. Везде нужны охранники.

– С такими манерами в привокзальный пивняк не устроишься. Даже по блату. Отовсюду выпрут. Ты безнадежен. Поэтому дам добрый совет: купи кусок мыла, веревку и удавись. Чтобы я тебя больше не видел. По крайней мере живым.

И в следующую секунду он получил справа удар по носу открытой ладонью, а левой рукой мент сдавил его ухо пальцами и крутанул по часовой стрелке. Брызнула кровь, в глазах зарябило от боли, голова закружилась, но Тубус быстро пришел в себя. Ему хотелось обложить этого подонка матом, однако он сдержался, решив, что следующим ударом мент может выбить ему пару передних зубов и окончательно оторвет ухо.

Мент ушел. Тубус, оставшись один, подумал, что еще совсем недавно никакой московский оперативник или следователь не позволяли такого вызывающего обращения. К Роме Антипову не смели пальцем прикоснуться, грубого слова сказать. Все знали: он человек с обширными связями. Его ударишь, а в скором времени сам останешься без руки. И разговаривать с ним надо подобающим образом: уважительно, вежливо. А тут творится беспредел. Если менты хамят по-черному, значит, случилось что-то такое… Из ряда вон.