— Тогда пойду к себе.

— Я оставил тебе средство от нервов в кабинете, — кинул он, когда я уже зашагал по коридору в сторону кабинета, обнаружив на столе большую бутылку финской водки, рюмку и нарезку из нескольких сортов рыбы и вяленого мяса.

— Спасибо, друг.

Он не услышал этих слов, но они были сказаны от души.

Только Бьёрн был рядом со мной в самые тяжелые времена, забывая о собственной жизни. Не боясь ничего и рискуя всем ради того, чтобы мы могли жить, как сейчас.

Дело было не в деньгах. А в твердости и верности своему слову.

Развернув ноутбук с изображением комнаты Лизы так, чтобы его было видно с кушетки, я взял бутылку и растянулся на диване в полной темноте кабинета.

Девчонка не стала перечить и действительно легла спать.

Как всегда, замоталась вся с головой в одеяло, свернувшись, словно котенок.

Она спала так каждую ночь, но почему-то лишь сейчас я нахмурился, заставляя поднять свой зад, чтобы взять мышку с рабочего стола и впервые переключить камеру.

На вторую каюту.

Туда, где спала эта девушка из Беларуси. Алекса.

Она спала почти в таком же состоянии, вся свернувшись и явно продрогнув, отчего я нахмурился, потянувшись к телефону.

Я уже разблокировал экран, чтобы набрать Бьёрна, когда увидел его, шагающего по этажу с каютами, хмыкнув, потому что знал, куда он идет и каким чудесным образом оказался здесь.

В руках друга всё еще было полотенце, и ему пришлось пройти два этажа, чтобы спуститься сюда, поэтому утверждать, что это вышло случайно, было бы очень глупо.

Бьёрн остановился у второй каюты. Там, где спала Алекса.

Не вошел. Не тронул даже двери. Просто стоял и прислушивался к тому, что происходит за стеной. Словно пытался услышать дыхание девушки.

— А ты силен, друг мой, — пробормотал я с кривой улыбкой, всё-таки набирая номер Бьёрна и видя по камерам, как он отшатнулся от двери, когда его телефон затрезвонил, явно не собираясь выдавать свое присутствие.

— Там холодно? — проговорил я, видя на черно-белом изображении, как друг недоуменно нахмурился.

— Ты о чем?

— В каютах холодно?

— Да.

Черт. Об этом я как-то не задумывался.

— Сделаешь кое-что?

— Говори.

Обсудив быстро с другом свою просьбу, я был доволен. Отключил телефон, переключил камеру на каюту Лизы и позволил себе расслабиться.

Хотя бы в той части, в которой это было возможно.

Я знал, что водка от возбуждения не поможет.

Максимум станет снотворным. Но и это было неточно.

В любом случае много я никогда не пил. Мне нужна была ясная голова. Всегда. Потому что неожиданности не спрашивали разрешения и просто случались в самый неподходящий момент.

Выпив рюмку залпом и пытаясь устроиться как можно удобнее на диване, я смотрел на спящую Лизу.

Я напугал ее своим напором?

Или это был очередной ход, который держал на крючке мое любопытство?

Это удавалось только ей.

Девочка была явно не из пугливых. То, как она держалась сегодня, оказавшись впервые в круглой комнате, было впечатляющим.

Мало кто мог справиться со своими эмоциями в первый раз.

Особенно когда револьвер выстрелил.

Конечно, она не хотела этого. И я не хотел. Но судьба распорядилась иначе. И теперь я думал, что это было к лучшему.

Самое страшное осталось позади. Стрелять в другого страшнее, чем в себя.

Странно, но я всё еще помнил свои эмоции, каким бы ледяным панцирем ни оброс за десяток лет, став к своим сорока тем, кем меня называли за спиной даже наши парни, — ледяным великаном.

Думаю, поэтому кинулся за девчонкой в каюту, чтобы не дать ей утонуть в истерике.

Бегал ли я так за кем-то еще?

Нет.

Мне было плевать, что происходило с остальными игроками. Так было всегда.

Просто Лиза была особенной.

Она была моей.

Я выпил еще одну рюмку, хмуро улыбаясь себе под нос и не в силах отвести взгляд от того, как она спала, спрятавшись от меня под одеялом.

…Интересно, что бы она сказала, услышав, что я был ее первым мужчиной?

Первым.

И единственным.

***

Полгода назад

Русский квартал. Ванкувер

— А ты быстро приехал, варвар.

Я уже не поправлял, что меня называют викингом. Просто протянул руку для приветствия пожилому мужчине с седой бородой и в грязной шапке, кивая вперед.

Туда, где был офис Давыдова.

— Они еще там?

— А где же им быть? — прокряхтел старик, улыбаясь, и его морщинистое лицо слегка разгладилось. — Я их снаружи запер. А на окнах решетки. Так что ждут тебя как милые.

Я рассмеялся, качая головой.

А он неплох! Под слоем грязи и тонной тряпья невозможно было понять, сколько ему лет, даже приблизительно. Но теперь я был уверен, что этот дед еще Третью мировую переживет в своем мусорном бачке и с мохнатым другом.

— Вот, держи, — я протянул ему столько денег, сколько у меня было с собой, но он только поморщился, отталкивая мою руку и тут же забухтев:

— Не нужно обижать меня! Я к тебе как к другу, а ты мне деньги в нос суешь!

Я присел на корточки перед ним, потрепав по загривку большого лохматого пса и примирительно улыбаясь его хозяину:

— Так и я по-дружески. Может, захочешь подстричься. Сходить в кафе и купить нормальной еды, какую захочешь сам. Или снять себе небольшую квартиру.

Старик только брезгливо поморщился, заставляя меня рассмеяться снова и покачать головой в полном смятении.

Он был бездомным.

Питался едой из мусорного бака и доверял только своей собаке.

Ему не нужны были деньги, забота, чье-то присутствие рядом. Его всё устраивало. Сколько раз я звал его в «Чертог», где каждый день в обед раздавали еду бесплатно всем желающим.

Сколько раз предлагал и поддержку, и работу, но он только качал головой, а то и вовсе обижался, что я ничего не понимаю в мусорной романтике его жизни.

Однажды я просто проходил мимо, заглядывая в окна офиса этого русского в поисках его голубоглазой дочери. Уже в сотый раз.

А этот старик окликнул меня и поманил к себе, неожиданно заговорив:

— Она тут до семи вечера обычно. Часто задерживается. Утром приезжает первая, еще до отца. А сегодня ушла раньше с тем скользким типом, который пару недель назад ошивался рядом. Ты его не видел еще. Молодой, дерзкий какой-то. И машина вряд ли его. Такие показушники, а за душой даже ломаного гроша нет!