Шарлотте даже не пришлось изображать интерес.

— Письма? — с жаром воскликнула она. — Они же не менее увлекательны, чем историческая книга. — Не думая о стратегии Эмили, она наклонилась вперед. — Я бы с удовольствием почитала их. Все равно что… все равно, что держишь в руках частичку настоящего прошлого, а не просто читаешь чьи-то рассуждения о нем! А что вы знаете об этом солдате? Который писал письма?

Суровое лицо Балантайна смягчилось; слова и, главное, интонации Шарлотты задели какую-то струнку. Он поставил стакан. Говорить о том, что она, разумеется, может почитать эти письма, не стал, полагая, что это и так ясно и не требует подтверждения.

— Человек он, безусловно, интеллигентный. Похоже, по собственному выбору пошел служить солдатом, а не офицером, хорошо умел и читать, и писать. Его наблюдения очень точны, и сострадание, которым проникнуты письма, тронуло мне душу.

— Едва ли такой разговор поднимает настроение за обеденным столом, — Огаста неодобрительно смотрела на них. — Представить себе не могу, с чего у нас может возникнуть желание узнать о страданиях жалкого простого солдата во время… где он там воевал?

— На Пиренейском полуострове, — ответил Балантайн, но леди Огаста его проигнорировала.

— Я думаю, эта тема не менее вдохновляющая, чем брачные устремления мисс Фэргуд, — сухо вставил Алан Росс.

— Для кого, ради бога? — фыркнула Кристина.

— Для меня, — ответил Росс. — Для твоего отца и — если речь не о том, что она более вежливая, чем остальные этим вечером, — для мисс Эллисон.

Шарлотта поймала его взгляд, а потом уставилась на тарелку.

— Боюсь, я не могу полагать себя в чем-либо лучше других, мистер Росс, — сдержанно ответила она. — Мне это действительно очень интересно.

— Забавно, — пробормотала Кристина. — Леди Эшворд, вы говорите, что недавно поближе познакомились с Лавинией Хоксли. Вы не находите ее очень веселой? Хотя я не уверена, что у нее много поводов для веселья.

— Как я понимаю, бедняжке скучно до слез, — ответила Эмили, бросив яростный взгляд на Шарлотту. — И не могу сказать, что виновата в этом она сама. Сэр Джеймс нагонит скуку на кого угодно. И он на тридцать лет старше, это как минимум.

— Но он невероятно богат, — указала Кристина. — И, при всем уважении к приличиям, он умрет в ближайшие десять лет.

— Ох! — Эмили закатила глаза. — Но выдержит ли она еще десять таких лет?

Легкая улыбка осветила лицо Кристины.

— Фантазия у нее есть…

— И в этом ее беда! — жестко вмешалась Огаста. — Без нее Лавинии было бы гораздо лучше. И какие бы идеи ни рождала твоя фантазия, Кристина, лучше бы тебе держать их при себе. Мы не хотим становиться предсказателями дурных поступков других людей.

Кристина глубоко вдохнула. Не вызывало сомнений, что она намеревалась выступить в роли такой предсказательницы, но, что любопытно, спорить с матерью не стала. Шарлотта заметила, как на мгновение ее лицо побледнело и напряглось, но не могла сказать, что послужило причиной — сожаление или ярость.

— Думаю, она могла бы заняться благотворительностью, — предложил Джордж. — Эмили часто говорит мне, как много надо сделать.

— В этом все и дело! — воскликнула Кристина, голос переполняла злость. — Если джентльмену скучно, он может пойти в клуб поиграть в кости и карты, отправиться на скачки или сам сесть на козлы двуколки, возникни у него такое желание. Он может охотиться или поиграть в бильярд, заглянуть в театр — и в места похуже; но если скучает леди, от нее ждут, что она займется благотворительностью, будет навещать сирых и убогих, бормотать успокаивающие слова и советовать оставаться добродетельными!

В яростной тираде Кристины было слишком много правды, так что Шарлотта и не пыталась с ней заспорить, но при этом не нашла в себе силы рассказать Кристине, какое удовольствие она получила, помогая продвигать парламентскую реформу. Необходимость последней назрела, этого требовала сама жизнь, и в сравнении с этим все остальное, даже спорт, казалось оторванным от реальности и невероятно тривиальным.

Она подалась вперед, пытаясь найти слова, чтобы выразить обуревавшие ее чувства. Все смотрели на нее, но с адекватным ответом она так и не нашлась.

— Если вы собирается поделиться с нами радостью, которую доставляют вам папины военные истории, мисс Эллисон, пожалуйста, не утруждайте себя, — холодно продолжила Кристина. — Я ничего не хочу знать о холере в Севастополе или о том, как много несчастных погибло при атаке Легкой бригады. Все это представляется мне идиотской игрой, затеянной мужчинами, которых следовало запереть в Бедламе[19], где они смогли бы причинить вред только себе… или друг другу!

И тут, пожалуй, впервые за все время знакомства с Кристиной, Шарлотта посочувствовала ей.

— А вы не хотите подумать о том, как облечь ваше предложение в закон, миссис Росс? — с энтузиазмом воскликнула она. — Подумайте о тех молодых людях, которые не умрут, если мы это сделаем!

Кристина, чуть хмурясь, смотрела на нее. Она не ждала, что хоть кто-нибудь с ней согласится, особенно Шарлотта. Она и сказала все это, чтобы нагрубить ей.

— Вы меня удивляете, — честно призналась она. — Я думала, что вы восторгаетесь армией.

— Я ненавижу слепое тщеславие, — ответила Шарлотта. — И не терплю глупость. Их проявление в армии опаснее всего, за исключением, возможно, парламента, но это нисколько не умаляет моего уважения к мужеству солдат.

— В парламенте! — Огаста не верила своим ушам. — Действительно, моя дорогая мисс Эллисон? Что вы хотите этим сказать?

— Дурак в парламенте может причинить вред миллионам, — ответил Балантайн, — и, Бог свидетель, их там предостаточно. Хватает и тщеславных, — он посмотрел на Шарлотту, как на равную, словно временно забыл, что она женщина. — Я уже долгие годы не слышал столь благоразумных слов. — Он сдвинул брови. — Мне показалось, что вы хотели что-то сказать, когда Кристина завела разговор об армии. Пожалуйста, что именно?

— Я… — Шарлотта остро чувствовала взгляд его глаз. Более ярких, более синих, чем она помнила. И она ощутила его волю, его силу духа, которые позволяли ему командовать людьми в моменты опасности и даже под угрозой смерти. А потому оставила попытки облечь свои чувства в вежливые, обтекаемые фразы. — Я собиралась сказать, что свободное время, если оно у меня появляется, трачу на попытки изменить законы, касающиеся детской проституции, сделать их гораздо более жесткими, чем теперь, ввести суровые наказания для тех, кто использует детей сам или вовлекает их, независимо от того, мальчики они или девочки.

Алан Росс повернулся к ней, его глаза широко раскрылись.