Не иначе, как для разнообразия, гурман однако ты Петенька Беркутов... Я хмыкнула и весело улыбнулась.

Пока я размышляла о непостижимости мужских предпочтений, меня тоже внимательно рассматривали. Не знаю какое впечатление произвели на госпожу Беркутову, мое наверняка заплаканное лицо и потекшая косметика, но она победно задрала свой круглый подбородок.

— Я так и знала, что ты еще будешь плакать, су-чка белобрысая. Петенька поиграется и вон пошлет, такой уж него характер! — заверещала победно моя соперница.

Я молниеносно качнулась вперед и зажала ладонью кривляющийся рот.

— Слушай, сударыня Таня, ты громко не ори. У меня знаешь ли дети спят. Разбудишь их, не получишь своего Петеньку никогда! Уведу, разведу и..., — я запнулась не зная, что сказать. — И в полицию сдам, поверь мне, есть за что. Впрочем, не нужен он мне. Если обещаешь больше не шуметь, давай пройдем в мой кабинет. Ты появилась вовремя, как и положенно настоящей жене. Петеньку немного помяли, и я не уверена, что он сегодня в состоянии добраться домой сам. Ты сударыня, приехала сама или с водителем?

Сбитая с толку моим длинным монологом, женщина глупо раскрыла рот.

— Сама приехала, неужели ты белобрысая думаешь, что я дам повод для слухов? Водитель в таком деле совершенно лишний человек. Сплетен и пересудов, вы с моим мужем и так изрядно посеяли, — женщина сердито сдвинула брови и прикусила белыми, мелкими зубками нижнюю губу.

— Отлично, тогда следуй за мной, сударыня Таня Беркутова, — я приглашающе махнула рукой и не оборачиваясь быстро пошла к лестнице на второй этаж.

В кабинете мало что изменилось, за время моего отсутствия. Жутким, черным пятном мрачно украшала стену перекошенная, разорванная картина. Белый, пушистый мех накидки зацепился за спинку дивана и был похож на притаившегося, хитрого зверька. Петр Беркутов полулежал в плюшевом кресле и негромко стонал. Его шея немного распухла, синие пятна от пальцев и длинные, кровавые царапины выглядели устрашающе.

— Петенька, милый что с тобой?! — кинулась к мужу Татьяна.

Ее голос дрожал и прерывался, руки быстро расстегивающие ворот белой рубашки, заметно тряслись.

— Что ты с ним сотворила, ведьма белобрысая? — она обернулась ко мне, в ее глазах плескался ужас.

Мне тоже стало страшно. Вдруг Петр Беркутов, решил умереть у меня в кабинете? Доказывай потом Добужинскому, что я здесь совсем не виновата.

Нашла глазами графин с водой стоящий на столе, волнуясь налила воды в граненый стакан. Стеклянные поверхности цокали и звенели, пока прозрачная, холодная вода лилась не только в стакан, но и на зеленое сукно.

— Пей, давай же пей! — с мольбой шептала я, радуясь когда сухие губы открылись и потянули живительную влагу.

Беркутов открыл глаза и закашлялся. Я сунула пустой стакан в руки Татьяны и склонилась над ним, что бы померять пульс. Сердце мужчины стучало ровно, гулко, ритмично.

— Будешь жить, Беркутов! — облегченно выдохнула я. — Но осмотр доктора тебе не повредит. Сам до мобиля дойти сможешь?

Мужчина сфокусировал взгляд на стоящей рядом со мной женщине. Мне показалось, что его губы на мгновенье тронула хитрая улыбка.

— Танюша, как я рад, что ты приехала, — захрипел он тихим, трагическим шепотом. — На меня вот, дикая, бешеная кошка напала. Эмма Платоновна меня спасла.

Он закатил глаза и застонал.

— Петенька, поехали домой. Тебе немедленно нужен врач. Не знаю, как тебя спасала Эмма Платоновна, но мне кажется, что она напротив, угробить решила моего мужа! — Татьяна негодующе сверкнула на меня свинцово-серыми глазами.

Мы с ней вместе довели Петра Беркутова до мобиля. Как две сестры мелосердия, бережно поддерживали его с двух сторон, тихо уговаривали и жалели. Мужчина, показательно стонал, иногда повисал на наших плечах всем своим телом. Тогда его жена, приходила в ужас и начинала жалобно, тихо скулить. Мне было смешно. Ведь судя по хитрому блеску глаз, Беркутов был великолепным актером. Но, все же показаться доктору ему сейчас было необходимо.

Я так ему об этом и сказала, прежде чем захлопнуть дверь мобиля.

— Беркутов, ты с царапинами от бешеной кошки Агафьи, не шути. Дай слово, что сейчас же вызовешь доктора.

— Это уж, не ваша забота, Эмма Платоновна! Здоровье моего мужа теперь в надежных руках! — презрительно выплюнула слова, сударыня Татьяна и резко сорвала с места шикарный мобиль.

Я стояла посредине дороги и смотрела вслед чете Беркутовых. Светало. Над темной стеной леса поднималось выспавшееся, румяное солнце. Оно оранжевой рукой поглаживало макушки мрачных елей, игриво щекотало кроны почти опавших деревьев.

Начинался новый день. Начиналась новая пора в моей жизни. Я зевнула, потянулась с наслаждением, так, что захрустели все косточки и по приятельски помахав рукой солнцу, медленно побрела к дому.

Глава двадцатая. Вечера в "Сладких Хрящиках"

— Эмма, сыграй еще! — в голосе Лизы было столько восторга и восхищения, что он звенел, как серебряный колокольчик. Голубовато-зеленые глаза блестели интересом, а на пухлых щечках цвел яркий румянец.

В гостиной утопающей в прозрачных, сиреневых сумерках, сегодня собрались мои первые слушатели. Горничные стайкой застыли возле лестницы, своими белыми передниками они напоминали мне любопытных сорок. Огромный верзила Григорий стоял возле входа и мрачно сопел, вытирая пудовым кулаком скупые слезы. Вот уж, не думала, что такого на вид почти дикого человека, может так растрогать музыка. По всему было видно, что"Шторм"Вивальди, произвел на моего работника неизгладимое впечатление. За круглым столом подперев лохматую, кудрявую голову руками устроился Шурик. Его учитель и наставник, профессор Стефан Стефанович смотрел на меня с явным удивлением. Розовая лысина обрамленная седыми, почти серебряными кудряшками совсем недавно кивала в такт музыке, а близорукие глаза за стеклами круглых очков, блаженно щурились.

Я улыбалась довольная тем, что не забыла ноты. Музыка, оказывается сидела до поры, до времени в глубине моей памяти, затаившись, словно ребенок играющий в прятки. Поначалу немного не слушались пальцы, но затем все прошло. Скрипку действительно делал великий мастер. Ее голос совершенный, насыщенный, свободно пел, плескался, страдал, и сводил с ума.

Смычок осторожно коснулся струн, помедлил. Мелодия чарующая и еще немного грустная взлетела вверх, плавно обволакивая слушателей и даже притихший огонь в камине. Скрипка страдала, плакала, а затем словно сошла с ума. Я посмотрела на притихших горничных, и подмигнула им.

Смычок запорхал над струнами быстрее, скрипка игриво запела, словно брала разбег. Мелодия шаловливая, искренняя, огненная, полилась свободно, яростно.

Огненный"Чардаш", сорвал всех с места. Первой