Я моргнул.

– Ты и его память сотрешь?

Полуулыбка.

– Просто поверь. – Он положил мне руку на плечо. – Береги себя. И помни, что мы очень ограничены во времени, чтобы провернуть план с чипом.

– Правда? – Я покачал головой. – Нам нужно время, чтобы спланировать рейд. Разведать места. Понаблюдать за охраной. Все такое. Мы же не эксперты в этом. Нет необходимости торопиться.

Димус глубоко вздохнул от моей тупости.

– Я помню, что, когда я был тобой, черная «BMW» затормозила передо мной и Миа сразу после того, как ее мама порезала Раста на пороге квартиры в «Миллер-блокс». Следующее, что я помню, – что я сижу на скамейке в парке почти две недели спустя.

– А, – до меня дошло, – нам нужен чип как можно скорее, чтобы я смог забыть все – от «BMW» и до парка. – Мне очень не хотелось забывать танцы с Миа, равно как и предстоящую вечеринку. – Нельзя ли просто удалить эти же дни, но через несколько лет?

Он покачал головой.

– Это нужно сделать вскоре после того, как воспоминания сформировались, или же ты рискуешь забыть важные вещи, вроде того, как есть или как ходить. У тебя максимум четыре дня. Извини уж за это. У меня не было возможности выбрать, когда именно появиться в этом времени.

Он заковылял прочь.

– Погоди! Когда я тебя увижу в следующий раз?

– Через двадцать пять лет, конечно. Просто посмотришь в зеркало, и вот он я. – Он помахал через плечо.

– Ты сваливаешь? Серьезно?

– Я не знаю, Ник. – Он повернулся и повысил голос, чтобы его было слышно из-за увеличившегося расстояния между нами. – Я не помню.

– Тебе следует пойти с нами, помочь нам войти и найти микрочип!

– Я не думаю, что все произойдет именно так. – Он улыбнулся, хотя вид у него был печальный. – И у меня есть другие дела.

Я смотрел на то, как он уходил, и меня грызло ощущение того, что я забыл спросить нечто важное.

Я опоздал в палату, и мне пришлось вытерпеть укоризненное «ай-яй-яй» от медсестры Смитсон, пока она срочно искала у меня вену. Когда меня наконец подключили, я сел на стул рядом с предназначенной мне койкой и вытащил из сумки одну из книг, которые я взял с собой. У меня еще будет время разобраться с игрушками и инструкциями Димуса. Я был все еще взвинчен из-за того, что он оставил мне задачу изобрести эти чертовы штуковины. Словно это было упражнение для студента.

Я пролистал большую толстую книгу с трилогией «Властелин Колец», пока не нашел то место, где я загнул уголок страницы. Эта книга меня расслабляла. Я знал историю вдоль и поперек. На ближайшую четверть часа или около того моим вниманием полностью завладел Толкин. Хоббиты, эльфы, король без короны. Приключение, завязанное на маленьком, но жизненно важном объекте, вокруг которого вращался мир, но об этом мало кто знал. Но каждый раз, переворачивая страницу, я чувствовал, как что-то скребется у меня в затылке. Это не раздражение, не что-то, что было там, хотя не должно бы. Скорее, это было отсутствие чего-то, как будто перестали громко тикать часы, которые забыли завести. Я положил книгу.

– А где Ева?

Дэвид с соседней кровати повернулся в мою сторону. Ему было четырнадцать лет, и он тоже был жертвой бесконечного потока Евиного сознания.

– ПИТ.

– Дьявол… – Сначала мне показалось, что он перепутал меня с кем-то по имени Пит, но потом я понял, что это была аббревиатура, которая расшифровывается как «палата интенсивной терапии», и туда даже врагу не пожелаешь попасть.

– Ты куда? – сел Дэвид, когда я встал на ноги.

– Проведать ее, естественно.

Я толкал капельницу перед собой. Она была установлена на плоской платформе с шестью колесиками, чтобы легче было ею управлять. В действительности же, как и тележки в супермаркете, она так и норовила врезаться во все препятствия на моем пути.

Я добрался до поста медсестер у входа в палату и ответил ложью на выжидающий взгляд дежурной сестры:

– По-моему, с Дэвидом что-то не так. У него пена изо рта пошла.

Она поспешила его осмотреть, а я беспрепятственно покинул палату.

Что можно сказать хорошего о больницах, так это то, что в них невозможно заблудиться. Я поехал на лифте на седьмой этаж и следовал указателям, чтобы добраться до отделения интенсивной терапии. Мой больничный халат и химиотерапия «навынос» время от времени привлекали взгляды, но никто не пытался меня остановить.

Проникновение в отделение интенсивной терапии было вопросом выбора подходящего момента. Я поджидал момент около получаса, и заодно этого времени хватило, чтобы убедиться, что Дэвид меня не сдал, так как никто за мной не пришел.

Количество медсестер на посту определяется широко известным математическим распределением, названным в честь Симеона Дени Пуассона и впервые продемонстрированным им в 1837 году на знаменитом примере, когда он предсказал количество кадетов прусской военной академии, затоптанных насмерть их лошадьми. В отношении медсестер оно работает столь же эффективно. Случайные события словно сговариваются для того, чтобы медсестры покинули пост, и если не торопиться и выжидать, то со временем количество медсестер на посту станет равно нулю.

Я прошел мимо опустевшего поста, проверил список пациентов на стене и узнал, что Ева Шварц находилась в пятой палате, после чего проследовал к ее двери.

Дверь открывалась внутрь. Я ожидал, что внутри будет приглушенное освещение, но ошибся. Болезненно яркие больничные лампы подчеркивали все детали у всего, что находилось внутри. Палата была уставлена оборудованием, аппаратов было больше, чем достаточно. Монитор, на котором регистрировалось дыхание, насыщенность крови кислородом и пульс, цилиндр, перегоняющий кислород через пластиковую трубку, капельница с внутривенными препаратами, другие трубки для удаления выделений, еще несколько датчиков, которые передавали данные в ящики с электроникой, непрерывно гудевшие и пищавшие. Комната была слишком белой. Чересчур белой. Простыни можно было бы показывать в любой рекламе стирального порошка. И в центре молчаливо нарушал идиллию человек, упрямо умиравший посреди этого великолепия изобретений и новшеств.

Ева выглядела очень маленькой на своей койке. Очень одинокой в этой комнате, до отказа набитой тихо гудящим медицинским оборудованием.

Я лавировал между всеми этими аппаратами, пока не смог посмотреть ей прямо в глаза. Она не спала, но я не понимал, видит ли она, что я подошел.

– Эй. – Я думал, что мне надо сказать что-то еще. Если не я, то кто? Мы были в одной лодке. – Ева…

Ее темные, почти неподвижные глаза смотрели на меня словно издалека. Ее потрескавшиеся губы даже и не пытались говорить.

– Слушай… я… – Я пододвинул к себе пластиковый стул, почти точно такой же, как у нас в школе, и поморщился от того, как он заскрипел по полу. Я сел так, чтобы ей было меня видно. – Я слишком погряз в своих делах, Ева. И мне жаль. Я должен был быть более хорошим… человеком… более хорошим другом. Я грубил тебе, когда должен был быть добр. Ты хотела, чтобы тебя выслушали. Да как и все мы.