— А мне не нравится, — настаиваю я.

— Ничего ты в этом не понимаешь, — отвечают и покупают.

Нет, ну это не издевательство? Зачем же тогда у меня спрашивать? Я говорю, что мне не нравится. А они все равно покупают, а потом мне все это носить. Конечно, ношу, куда денешься. К некоторым вещам даже постепенно привыкаю. А вот вам второе издевательство:

— Смотри, — тыкаю пальцем, — эта майка мне нравится.

— С ума сошел, — говорит мама, — как эту гадость можно на себя надеть? Что это за чудовище нарисовано?

— Это монстр, мама! — говорю.

— Не-нет-нет! — машет она руками. — Только не это. Никаких монстров.

— Так ведь мне же нравится, я же буду носить, не вы с папой. — А что, я не прав?

— Нет, этого я тебе не куплю. Даже не проси.

— Но почему? — возмущаюсь я. — Почему ты не покупаешь то, что нравится мне?

— Потому что ты будешь носить, а думать будут обо мне. Скажут, чокнутые какие-то родители, купили ребенку такую гадость.

Как же мне после этого с ними на рынок ехать? Нет, товарищи родители, измерили меня с ног до головы, и поезжайте сами на свою дурацкую ярмарку. Больше вы туда меня и на веревке не затащите. Бедная Машка. Сегодня ей предстоит пройти такую же пытку. Вы думаете, ее мама лучше? Куда там. Машка рассказывала, точно такая же история. То юбочка слишком короткая, то блузочка слишком прозрачная, то джинсы слишком вызывающие. Им все не так. Честное слово, все, что нам, их детям, нравится, им не подходит. Им! Не умора ли? Покупают нам, а не подходит им.

Я помню, как Лилька поехала за шмотками с бабушкой. И что вы думаете? Приехали с пустыми руками и с кислыми лицами. Оказывается, бабушка запретила Лильке покупать джинсы, которые приглянулись моей сестре. Я даже не знаю, и как это сейчас Лилия Степановна мирится с тем, что у Лильки из-под джинсов трусы выглядывают. Наверное, привыкла. А когда первый раз увидела, чуть в обморок не упала.

— Внученька, — запричитала она, — да что ж это у тебя за штаны такие, вся задница снаружи?

— Хорошие штаны, — смеется Лилька, а бабушка за сердце хватается.

— Господи боже мой! — Лилия Степановна крестится. — Прости их, господи. Не ведают они, что творят. Стыдоба, стыдоба…

— Баба, — отвечает Лилька, — сейчас мода такая. Чего тут стыдного?

— Да что ж это за мода такая, Лилечка, милая моя, когда трусы выглядывают и пупок торчит из-под майки? Разве так можно?

— Такое впечатление, бабушка, — дерзит Лилька, — что ты на улицу не выходишь. Пойди, посмотри, сейчас все девчонки так ходят.

— Да мало ли дур на свете, — не унимается бабулька, — что ж теперь, с них пример со всех брать?

— Все, баба, отстань. Я не хочу тебя больше слушать, — заканчивает разговор Лилька.

Но, по правде говоря, я знаю, почему бабуля в конце концов смирилась. Прошло какое-то время, и примерно такие же джинсы и майка появились у мамы. Бабушка, правда, тут была посдержаннее. Просто косилась на обновку, качала головой, что-то бормотала про себя, но на рожон не лезла. С мамой ведь сильно не поспоришь, да и папа молчит, не обращает внимания на диковинные штаны и короткую майку. В общем, бабушка поняла, что народ все равно не прислушается к ее советам, потому и затихла.

А между тем мне становилось все тоскливее и тоскливее. Машки все не было. Так тоскливо у меня на душе, словно пять двоек в один день получил. У меня, конечно, такого никогда не было, но представить могу, что было бы, если бы я вдруг их столько притащил домой. Я долго смотрел в окно.

Мимо нашего дома проехал медленно автобус, из окна которого выглядывали венки. Тоска моя от этого только усилилась. Вы знаете, я больше боюсь не покойников, а именно венков. Не знаю, почему. Но как-то были на похоронах (умер дедушкин товарищ), я на мертвеца смотрел без всякого волнения, а венки меня почему-то напугали. Может, из-за того, что на них тоже мертвые цветы? Один дядька, проходя мимо, зацепил меня венком, я думал тут и кончусь. Все внутри похолодело, я оцепенел, еле с места сдвинулся. Вот такой ужас. Мертвые цветы — ничего нет страшнее.

У нас в доме нет искусственных цветов, только живые. Мама готова возиться с ними сутками. Вечно их пересаживает, какие-то камушки в горшки засыпает, землю меняет, подвязывает веточки. Возится с ними, как с малыми детьми. Но хуже всего, когда она поливает их какой-то гадостью, от которой потом в доме не продохнуть. В такие дни даже папа ругается. Оказывается, это какие-то специальные цветочные витамины. Если бы вы знали, какие же они вонючие. Хорошо, хоть наши, людские витамины, так не пахнут. И чего они, эти ученые, не придумают витамины для цветов с приятным запахом? Зачем так издеваться и над цветами, и над людьми?

Я снова пялюсь в окно. Мимо дома пронеслись пацаны на велосипедах. Поехать самому, что ли, покататься? Может, хоть так развеять свою грусть. Но не хотелось появляться на улице с синяком. Лучше помечтаю. Где ты сейчас, Маша? Что там на тебя сейчас надевают?

Вдруг вспомнился случай с велосипедом. На мое восьмилетие родители купили мне обалденный велосипед. Почему обалденный? Да потому, что это был именно тот велосипед, о котором я мечтал. С мая месяца (после окончания первого класса) и до самого своего дня рождения (9 августа) я ходил в магазин и любовался этим аппаратом. Нет, вы не подумайте, что у меня совсем не было велосипеда, но просто его уже пора было сдавать в металлолом — весь поцарапанный, блеклый какой-то, да и маленький. Мне его купили, когда я еще в детский сад ходил. А этот, в магазине, был таким ярким, мощным, с тысячью скоростей, в общем, просто сиял весь. Не знаю, то ли папа сам догадался, то ли дед ему подсказал, хотя я ему говорил о своей мечте по секрету. Секреты, конечно, нехорошо выдавать, но я не против выдачи вот таких секретов и на деда не в обиде.

В общем, мечта моя сбылась! Три дня я наслаждался своим подарком. Даже тряпочку с кухни утащил, чтобы почаще протирать велосипедную красоту. На четвертый день у продуктового магазина мне повстречались двое пацанов. Если бы вы слышали, как они мне завидовали, как нахваливали мой велосипед. Я так был горд, что даже перед ними круг выписал на асфальте. Пусть еще позавидуют. И вдруг один пацан говорит:

— Велосипед, конечно, красивый, но, наверное, неудобный.

— И медленный, — говорит второй.

— Нет, — отвечаю, — очень удобный и быстрый. Смотрите, здесь миллион скоростей.

— Дай прокатиться, — говорит первый.

— Ага, нашли дурака, — отвечаю. — Сядете и уедете. Где я вас потом буду искать?

— Да ты что? — обиделся второй. — За кого ты нас принимаешь? Мы же знаем, где ты живешь, мы твои соседи почти.

— Правда?

— Конечно, — говорит первый. — Тем более мы не вместе прокатимся, пока я проедусь, мой друг с тобой побудет.

— Ну ладно, — говорю и подъезжаю к ним. — На, прокатись.