Как сказал преосвященный, так и поступил. Отправил в село Абалакское за Чудотворною. На другой день с утра раннего караульные с дозорных башен высматривают, когда крестный ход на дороге появится, а как увидели, сигнал подали. Тут соборные колокола зазвонили-заблаговестили, народ созывая-собирая. Вышли тоболяки на улицы встречать образ святой. День тот пришелся в аккурат на праздник Владимирской иконы Божией Матери. Прошел крестный ход в церковь Богоявленскую, что под самой горой стояла, неподалеку от дома воеводского. Владыка Корнилий литургию отслужил, и понесли Чудотворную в дом к болящему княжичу. Там служили всенощную по полному канону, молили о выздоровлении Аникитушки, а утром проводили икону Знамения в Софийский собор на тору, где она еще две недели была.

И пришло на княжича исцеление! Встал Аникитушка, в собор отправился, к Чудотворной приложился, святых даров причастился, повеселел, щечки зарумянились. Мать с отцом глядят и не нарадуются. Бога славят, что вернул в дом к ним солнышко.

Настал срок икону обратно в Абалак нести-провожать. Все семейство княжеское за ней отправилось, с простыми прихожанами до городских ворот дошли, простились с Чудотворною. А как проводили, то и болезнь-напасть в дом обратно вернулась, словно и не уходила никуда. Загрустил Аникитушка, целыми днями сидит, в окошко глядит, от еды отказывается, по ночам не спит, в кроватке ворочается, вздыхает тихонечко.

– Отчего не весел, сынок? – Матушка-княгиня спрашивает. – Может, пойдешь на двор, поиграешь-побегаешь?

– Не хочу играть, матушка. А грустно-печально мне оттого, что скучаю по образу Пресвятой Богородицы. Хочу еще разок глянуть, помолиться перед ней.

Видит воевода-князь, что не пустая блажь сынку в голову пришла-ударила, а, видать, зовет-кличет к себе Чудотворная. Нанял Иван Борисович лодку с четырьмя гребцами, устлали изнутри коврами мягкими, подушки шелковые положили, да и отправилась княгинюшка с Аникитушкой по реке в село Абалакское.

А как приплыли, поднялись горой в храм, заказали всенощную, и сын с матерью отстояли всю службу от начала до конца, молясь Божией Матери, прося полного исцеления. Вот потом Аникитушка совсем поправился-выздоровел, и больше ни одна болезнь его не трогала. А чтоб лик чудотворный всегда при нем был, заказал князь Репнин умельцам местным образок малый для сына написать. До конца жизни носил его Аникитушка на шее, не снимая, не расставался никогда до самой смертушки.

А судьба у Аникиты Ивановича сложилась непростая, многотрудная. Во многих баталиях – и со шведом, и с турком – ему воевать-участвовать пришлось-выпало. Рядом со смертью всю жизнь ходил-хаживал, а ведь ни пуля вражеская, ни штык, ни сабля его не тронули, мимо прошли-просвистели, и упокоился он в чине генерал-фельдмаршала в Риге-городе на православном кладбище.

Князя-боярина Ивана Борисовича Репнина сам царь Петр уважал, почитал за отца родного, к советам его прислушивался и даже бороду разрешил носить супротив указа собственного, да и платье русское лишь один Репнин при дворе не поменял на немецкое за заслуги перед Отечеством.

Ну а Аникита Иванович с шестнадцати годков, с отроческого возраста, при Петре состоял Алексеевиче, числясь спальником. Самому царю тогда лишь одиннадцатый годок шел, а уже о войне мечтал, о походах ратных, о подвигах. В тринадцать лет создал роту Потешную, и Аникита в ней стал поручиком, а уж вскорости и подполковником.

Когда стрельцы московские взбунтовались, на измену пошли, то царь Петр в монастырь бежал Троицкий, а рядом с ним неотступно Аникитушка Репнин следовал. Там, за стенами глухими сидючи, к образу Чудотворному, к Пресвятой Богородице, слали молитвы горячие, моля о спасении. И так всю жизнь свою из года в год князь Репнин с Петром Алексеевичем шел рядышком, на груди неся Абалакское Знамение, что от бед заслоняло, от злых недругов охраняло силой великою небесною.

Вот срок пришел, под Азов пошли – крепость брать неприступную. Первый раз неудача вышла, обратно на зиму возвернулись, а летом сызнова под стены пришли азовские. Как трубач сигнал сыграл-подал, все на штурм пошли, начали по высоченным лесенкам карабкаться-взбираться. А впереди всех со шпагою наголо Аникита Репнин поспешает, солдат подбадривает. И пал Азов! Сдался на милость царю русскому, победителю.

Через два годика Аникита Иванович был пожалован в чин генеральский. Несколько полков пошло под его руку высокую. И надо же такому случиться-сбыться, что и полк Тобольский пехотный ему вручили для команды воинской. Вышел генерал Репнин, молодой совсем, новобранцев встречать-приветствовать, на плацу выстроенных. Батюшка полковой к нему спешит-семенит с иконкой в руках для благословения. Приложился князь к святому образу, крестным знамением осенил себя, глянул повнимательней, – а на него глядит Чудотворная, словно вчера с ней простился-расстался.

– Узнал ли, князь, образ сей? – с улыбкой спрашивает батюшка.

– Как же могу не узнать Чудотворную, которой жизнью всей обязан премного?! Вот ведь где нашла Заступница… Каждый день, считай, к ней обращаюсь с бедой и с радостью. Услыхала, знать…

Прошли солдатушки, вновь прибывшие, обучение перед кампанией воинской. Швед на Россию так и прет без удержу, совсем стыд забыл, стеснение всякое. Повоевал-пограбил города порубежные, пора бы и показать ему, что русский солдат, хоть и вышел из крестьян лапотных, а землю свою уступать-отдавать и не подумает. Построил царь Петр полки перед битвою, генералы наперед стоят, государя глазами едят.

Идет император-царь Петр Алексеевич вдоль строя воинского, в усы усмехается. Дошел до полка, где все солдатушки здоровущие-широченные подобраны-поставлены, в кулачищах ружья держат, как перышки, грудь колесом, глаза огнем, не шелохнутся, не стронутся.

– Чьи будете, молодцы? – спрашивает их царь.

– Тобольский полк! – в ответ грохнули, даже уши заложило.

– Кто начальник-генерал ваш, молодцы-удальцы?

– Репнин Аникита Иванович!

– Ну, а драться хоть научил он вас? Как врага одолеете?

– Да на одну ладошку положим-покладем, а другою и прихлопнем. Велика наука – дать комару в ухо. Лишь бы попасть, а там как получится.

– Смотрите, не подвели чтоб…

– Государь, – один солдатик спрашивает, помаргивает, – а нам за то, что драться станем, ничего не будет? Не накажут ли?

– Почему так спрашиваешь?

– Так у нас в Сибири драчунов в острог садили, на хлебе-воде держали-выдерживали.

– Коль хорошо драться станете, то не только не накажу, но еще и награжу. – Царь в усы усмехается.

Перед походным аналоем Петр Алексеевич шаг сбавил-придержал, Репнина Аникиту к себе подозвал.

– Не та ли это икона будет, про которую ты мне столько раз рассказывал? – на Знамение Божией Матери указывает.

– Она и есть, государь, Абалакская. Не я ее, а она меня в дальних краях нашла, сызнова знак подала, Чудотворная.