– А то! – И цвикаю в ответ, на Хитровке такому чуть не поперёд всего обучаешься.

– На чужое место влез, – Выступил второй, широкомордый, сжав кулаки.

– И што? – Снова цвиркую, прям вот под ноги.

– Оштрафуем тебя, – Заухмылялся старшой, – на всё что есть!

Н-на! Чего ждать-то?! «Нежданчик» в подбородок, хучь даже и слабый, он лучшей всего работает. Сидит вот, глазами луп-лупает.

А я тут же второму с ноги пыром, да в пузень! Уклонился от неуклюжего замаха третьего, прыщеватого, да и добавил пырнотому уже по уху. Сверху чуть, да всем почитай весом. Лежит!

Прыщеватый отскочил и ну за каменюку!

– Положь! Я тоже в эти игры могу играть!

Послушался, только глазками злобно пялится, да угрожать пытается.

– Да мы тебе встретим ишшо!

– Встретили уж! Троих на одну руку намотал, тоже мне – вояки грозные, бояки смелые! Ну, подь сюды!

– Нет уж! – Прыщеватый отскочил и засмеялся, как залаял, – Ты думал, только нам дорожку перешёл? Мы, бутовские, с дач кормимся! Наша-то земля была, и даж в договоре прописали, что только мы теперича могём с дачниками торговать. Так-то! Ты всей деревне дорогу перешёл!

Мне ажно тоскливо стало – как представил себе взрослых парней, да с дубьём… и ведь забьют! Я бы, вот ей-ей, забил! Штоб не повадно. А то одного пропустишь так с ягодами, так через неделю уже пятеро чужинцев будет, а ты сам и родные твои к весне все деревья окрестные от луба зубами зачистите. Так вот!

Прав он, вот ей-ей! Но и отступать нельзя, значица. Иначе всё, бросать балаганчик-то придётся.

– А неча! Чем словами сказать, штраф какой придумали! Ты кто? – Сажуся на корточки перед приходящим в себя страшим из троицы, – Урядник? Ишь придумали чего, людёв грабить! Не на тово нарвалися!

– А на ково? – Уже мирно спросил старший, не отодвигаяся.

– На тово! Я в Москве за лоскутников, што на Трубном, в стенке застрелищиком выступал! А там годков моих побольше будет, чем народу во всём дачном посёлке, да с окрестными деревнями. И не проиграл ни разу, так-то!

– Иди ты!? – Взгляд опасливый, но видно – поверили. И так это… чуть не лестно им теперя. Одно дело – проиграть втроём одному, вот где стыдобища-то! Другое – пусть и втроём, но одному из первых московских кулачников. Среди годков, канешно. Оно не то што бы почётно, но уже и не зазорно.

– Сам иди! Коньком прозвали, потому как кулаком лупасю, как копытом.

– Ну, можь и так, – Старший подтрушивает, но виду не показывает, – но от своих слов не отказываимся! Дачи, то наши угодья, исконные.

– Токмо ягоды?

– А што?

– Приду коли поговорить, так дубьём не встретите?

Переглядываются. Морды задумчивые, но видно – енти врать не станут, не приучены. Отлупить, хучь и до смерти – легко. А врать не умеют, да и учиться не хотят.

– Нет, – Наконец говорит старшой, прочие кивают вразнобой, – Приходи. Спросишь Гришку Кузнецова, проводят.

– Ну, ждите.

Глава 19

Вскинулся с лежанки так, что чутка не слетел. Сижу, дышу тяжко да сердце колотится как после бега.

– Пошто не упредил? – Лицо Сашки Дрына перед глазами, как вживую. Каждую ночь почитай снится такое, всяко-разное. А как упредишь-то! Знал бы, сам… и-эх!

Встав босыми ногами на рогожу, жадно пью из чайника, подвешенного к поверху – штобы мыши не забралися. Сплюнув несколько попавших в воду жучков да мошек, напился до того, что чуть живот не лопнул.

Спать наново? Нет уж, учёный. Всё едино ни сна ни отдыха не будет, только проворочаюся зря. Ну да ладно, днём своё доберу, а сейчас вот и солнышко начало подыматься на колеснице Ильи Пророка.

Скинув пинджак и портки, с разбегу окунулся в теплищую воду, смывая ночные страхи и невольные грехи. Шумно плескался и купался, пока солнце не встало. А после, вылезая уж, проверил верши.

Есть! Три рака, один совсем здоровущий, да большой налим, невесть как забравшийся в маленькую для него вершу. Никак за рыбёшкой полез, да и встрял, разбойник! Ну и мелочи всякой десятка с два – так, ладони в две, не больше.

Раздул погасшие было угли, да подбросил загодя приготовленного сушняка, штоб горел себе потихохоньку, но не разгорался. Ну и пристроил рядышком налима и раков, оставив мелочь пока што в вершах. Небось не спортится!

Приладил, да и давай прыгать! Разминка енто да зарядка утренняя. Таких вот картинок атлетичных в голове мно-ого засело! Знаю как руками-ногами махать правильно – суставная гимнастика прозывается. Круговая тренировка и ента… функциональная.

В прошлой жизни, до того как попаданцем стать, я кулачником был преворазрядным. Даже знак такой был, навроде медали – дескать, первый разряд имеется. Я так думаю, что куда ж выше-то!?

Здорово придумано, я так мыслю. Придёшь в кабак-то, а тебе с медалью такой сразу почёт и уважение, да задиры местные уже со всем вежеством, шапки издали ломают. Да и ишшо куда-никуда можно небось с такой медалью. Кучеру такому небось любой купчина первогильдейский втридорога приплачивал бы. Перворазрядному-то!

Я-то, знамо дело, в дворники не пойду. Оно не то штобы стыдно, што уж там стыдного в уважаемой специяльности? Просто помнишь когда, что ранее из господ, ну иль не меньше, чем из разночинцев, а ныне прислуживаешь, оно как-то не тово! Не зря ж девять классов оканчивал когда-то, да не абы как, а со справкой! Справку-то, её не кажному дадут ишшо.

Прыгаю так, руками-ногами махаю – да правильно всё, по науке кулачной! То руками махи, то ногами – растяжка, значица. И пыр в пузень, ён тоже не лишний! Потом руками от земли толкаться, на кулачках. Енто штоб если в морду кому, то штоб ух!

Попрыгал, да и к костру – раки-то уже готовы, отодвинуть надобно. Потом на ветке повисел да поподтягивался, и наново в речку, пот да грязь с себя смыть.

Наелся не так штобы от пуза, когда ажно изо рта назад еда вывалиться норовит, но тоже душевно. Здоровый налим-то! Да и раки тоже, не оставлять же их?

Вот пока ел, мысли всё вокруг да около встречи с бутовскими вертелися. Волнуюся, значица. Штоб не перегореть, отвлечь себя пытаюся – смотрю вокруг да думаю, что ишшо можно сделать таково, чтоб жить было лучше, жить было веселее?

Перво-наперво нужник, а то засру ведь всё вокруг балаганчика! А для того топор нужон, лопату вытесать-то. Не рогулькой же ковыряться? Всё вокруг топора вертиться, ей-ей! Куда ни сунься, так