Семнадцатого июня 1879 года в лесочке на пеньках и стволах упавших деревьев разместилось около четырнадцати человек, то есть практически в полном составе боевая группа революционных кружков «Земля и воля» и «Свобода или смерть», к которым присоединились специально приглашенные Колодкевич, Желябов, Фроленко и Гольденберг. На заседании съезда, коий больше напоминал пикник на природе, ибо расставленные многочисленные бутылки с пивом и более крепкими напитками, а также разнообразные закуски не были бутафорией, торжественно огласили программу, которая объявляла начало нового этапа борьбы с царским правительством. И эта борьба означала применение оружия и проведение конфискаций государственных средств, а проще говоря, грабежи банков и иных денежных хранилищ. Таким образом, во имя революции можно убивать и грабить. Третий, последний, день липецкого съезда стал тем рубиконом, который разделил жизнь на до и после. Перед делегатами, кои уже вошли во вкус и вообразили себя римскими сенаторами, должными заколоть кинжалами Цезаря и спасти республику от деспота, выступил с яркой речью Александр Михайлов, один из соучастников убийства генерала Мезенцова. В нескольких словах он одобрил деятельность императора Александра II по отмене крепостного права и судебной реформе, но затем не было такого греха, виновником которого не оказался бы государь. Его обвиняли и в ведении обязательного изучения латыни и греческого в гимназиях, и в других нововведениях назначенных им министров. И самое страшное, императору вменялись смерть сотен борцов с режимом и загубленные судьбы тысяч молодых людей, закованных в кандалы и отправленных в Сибирь на каторгу. Доведя слушателей, разогретых алкоголем и не только им, до готовности стрелять в воздух из имеющихся у многих револьверов, Михайлов патетически возопил:

–Должно ли ему простить за два хороших дела в начале его жизни все то зло, которое он сделал затем и еще сделает в будущем?

И вполне ожидаемо, что все слушатели единодушно ответили: «НЕТ!!»

Далее, уже в Воронеже, «троглодиты» огласили своё решение перейти к террористической борьбе. И тщетно Плеханов и его единомышленники пытались взывать к разуму обезумевших от жажды крови террористов. В результате организация «Земля и воля» раскололась надвое. В «Чёрный передел» вошли сторонники умеренных действий, а все «троглодиты» иим подобные переименовали себя в «Народную волю». В августе 1879 года исполнительный комитет народовольцев вынес смертный приговор государю. Охота на императора Александра II перешла в заключительную стадию.

Женева. 20 сентября 1879 года

Степняк-Кравчинский

Кравчинский, как и многие русские эмигранты, карманы и кошельки коих были не слишком переполнены не только банкнотами, но и даже монетами, зашел перекусить в кафе мадам Гриссо. Мало кто знал, что он успел возненавидеть и весьма скромный выбор блюд, и далёкое от совершенства искусство повара. Но он был вынужден постоянно подтверждать своё реноме бессребреника и аскета, отринувшего все радости жизни во имя свержения царизма в России. Как непросто, имея возможность потратить тысячи полновесных британский фунтов, постоянно имитировать нехватку средств, покупать черствый хлеб и браться за переводы романов, заранее зная, что в редакции его рукописи отправят в корзину, не читая. Его буквально тошнило в этой тихой, мирной Швейцарии и как наркомана, лишенного доступа к опию, корёжило от нехватки острых ощущений, вызванных тем постоянным напряжением, под которым он находился в России после убийства генерала Мезенцова. Тогда он чувствовал себя сверхчеловеком, демоном, имеющим право и возможность карать и миловать, играя жизнями людей так, как будто это пешки на шахматной доске. Да и семейная жизнь давно приелась.

В России было значительно проще и хватало экзальтированных дам, готовых к свободной любви. Кравчинский ухмыльнулся, вспоминая, как перед отъездом за пределы презираемой родины, он провел несколько весьма приятных дней и ночей на конспиративной квартире, которую снимали три курсистки. Правда, затем он скривился, ибо одна из этих девиц, которая оказалась не только игривой, но и не лишенной расчетливости, последовала за ним в Швейцарию, и вот теперь он обременён семейными обязанностями и вынужден вести себя степенно. Хотя оставалась небольшая лазейка, связанная с химическими опытами по поиску новых взрывчатых составов, которые он изготовлял по заданию оставшихся в России членов организации, постоянно требовавших всё более мощных бомб, дабы убивать, убивать и убивать. Естественно, что приобретение необходимых компонентов нельзя было поручить случайному человеку, а посему Сергей Михайлович взял это на себя, совмещая полезное с приятным. Приятность состояла в том, что один из магазинов принадлежал очаровательной вдовушке, сердце которой расплавилось как воск при виде такого кавалера, и дверь её спальни была для него открытой.

Была ещё одна постылая обязанность, кою приходилось исполнять Кравчинскому не реже чем раз в два месяца, дабы не выйти из образа человека, берущегося за любую работу ради пропитания. Речь шла о посещении книжного магазина и типографии, принадлежавших Михаилу Константиновичу Элпидину, с черновиками очередной статьи или очерков о революционном движении в России. Нельзя не отметить, что сии встречи были тягостны для них обоих, ибо они с некоторого времени буквально ненавидели друг друга, хотя и старались тщательно скрывать свои чувства. Причиной сей распри была взаимная несдержанность в разговорах и стремление подчинять собеседника свой воле. Что и говорить, Михаил Константинович не был ангелом, мало кому могли понравиться его растрепанный и неаккуратный внешний вид, неухоженная борода, коя, по его мнению, ставила вровень с самими Жюлем Верном, и пространные диалоги, которые, как правило, состояли из двух частей. Во-первых, это были фантастические прожекты по освобождению из ссылки его кумира Николая Гавриловича Чернышевского. При этом выдвигаемые им предложения по своей авантюрности затмевали сюжеты романов обоих Дюма. Чего стоили планы по похищению одного или нескольких представителей правящей династии Романовых, перевозке их за границу, дабы шантажировать императора и правительство России, добиваясь от них выполнения мыслимых и немыслимых требований, вплоть до установления в стране республики. Об этом предмете Элпидин мог говорить часами, абсолютно игнорируя реакцию присутствующих. И наконец, вторая по популярности была тема о тяжких физических и духовных страданиях самого Михаила Константиновича, кои ему пришлось пережить, будучи узником тюремного замка. Как известно, в сие узилище он был водворен на время расследования его участия в Казанском заговоре.