– А может, просто параллельная реальность перепуталась с нашей? А потом опять распуталась.

– Даже не знаю.

– Да, такую историю никому и не расскажешь – не поверят.

– Мы расскажем ее нашим детям. Ты выйдешь за меня, Элис Белл?

– Да!

– Можем пожениться прямо здесь. А потом еще раз в Лондоне. Какую ты хочешь свадьбу?

– Надо подумать. Что-нибудь скромное, ладно? О, я знаю, под какую мелодию мы с тобой будем танцевать!

– Что за мелодия? – с опаской спросил Рик.

– Только ты один… – запела Элис.

– Боже! Опять ты с этим ужасным фильмом!

– Только ты один лишь в сердце у меня… Даже летний дождь… Тара-тара-ра…

– Нет, ни за что!

Мое творчество началось именно с «Ловушки для бабочек». Это странное произведение. Сейчас оно само кажется мне похожим на бабочку – хрупкую, прихотливо порхающую, эфемерную. Бабочка, на которую замахнулся сачком Набоков, потому что тень его бессмертной Лолиты несомненно, хотя и незримо, присутствует в «Ловушке». Это произведение насквозь литературное. И по настрою самой прозы, и по обилию цитат, разбросанных там и сям – небрежно, как крылья мертвых бабочек, как опавшие лепестки роз. «Ловушка» – это дом одиноких душ, дом изысканно-красивый, но холодный и ненастоящий. Обитатели этого дома не умеют любить, хотя любви жаждут и от нее умирают. В каждом из героев есть частица меня самой. И Димитрий, и Элизабет – во всех ее трех ипостасях, и Фредерика, и даже Анна – это я. Да, у главной героини три имени и три сущности. Она сама и птичка в клетке, и клетка для птички. Почему такое название – «Ловушка для бабочек»? Оно родилось, когда я увидела в одном из старинных альбомов забавную игрушку с бабочкой. И только потом пришло осознание, что бабочка в античной традиции – символ любви и воплощение души. Вся «Ловушка» выросла постепенно из одного образа – девушка со светлыми волосами печально глядит в темное окно с каплями дождя на стекле. Все было заключено в этом взгляде, свернуто, как в бутоне – нежность, одиночество, тоска, ожидание любви, мечты о счастье. А потом этот текст обрушился на меня ливнем, взял за горло и не отпускал, пока не исчерпал себя полностью. Я поставила последнюю точку и начала дышать.

Дождь льет с утра. Не очень холодно, но мокро. Слишком мокро. Слишком темно. Хочется туда, где светло и сухо. Он заходит в магазин – на двери робко звякает колокольчик. Крошечный магазинчик: книги, карандаши, ручки, журналы, еще что-то, мелкое и разноцветное. Сбоку узкая винтовая лестничка, ведущая наверх, в жилые комнаты хозяев.

Книги! Он любит книги больше, чем женщин. Хотя женщины его тоже любят. Но не долго. Он быстро утомляется. Ему скучно с женщинами. Он высокий, носатый, слегка полный – чуть-чуть, совсем немного. Ему это идет. Придает основательности, надежности. У него красивые руки, длинные музыкальные пальцы, никогда не прикасавшиеся ни к струнам, ни к клавишам. Он филолог, славист. Специалист по русской литературе. Он приехал на конференцию – вот у него на пиджаке бирка: «D-r Dimitry Dorn». Имя изысканным курсивом выведено на белом фоне. Его забавляет это сочетание трех «D». Сам он предпочитает писать заглавное «Д» на русский манер. Напоминает домик. Ди-ми-трий – какое красивое имя! Вы грек? Почему-то все принимают его за грека, хотя в его внешности нет ничего греческого. Впрочем, ничего русского тоже, хотя он наполовину русский.

Димитрий находит несколько полок со старинными книгами. Букинистический отдел. Он гладит кожаные переплеты, ласкает их, листает ветхие страницы, вдыхает их слегка затхлый запах. В сущности, он ужасно одинок.

По лестничке, стуча каблучками, спускается дама. Она невысокая, хрупкая. Подходит к стойке. Димитрий видит ее поразительно прямую спину. Как у балерины. Дама раздраженно выговаривает кому-то невидимому:

– Элизабет, сколько раз можно повторять…

С ударением на «и» – «Эли́забет!» Ах, да! Там была девушка – бледное светловолосое создание. Он видел ее мельком, когда устремился к полкам с книгами. Наверное, девушка сказала женщине о посетителе, потому что дама начинает говорить тише. Димитрий не вслушивается в резкую речь. Ему все равно, что там говорит эта дама с прямой спиной. Но все же до него долетает кое-что:

– Элизабет, запомни раз и навсегда: я не потерплю…

Господи, ну и грымза. Бедная Элизабет. Он представляет себе это бледное создание, похожее на мышку. Бедняга!

Звякает колокольчик. Дама наконец уходит.

Давно пора в гостиницу. Он устал. Мечтает о горячем душе и горячем чае. Димитрий прекрасно заваривает чай. Он не признает пакетиков и пьет чай из тонкого стакана с золотым ободком в серебряном подстаканнике. Как его дед. Никто больше так не пьет чай. Впрочем, подстаканник остался дома, не везти же его с собой.

Димитрий нашел книгу и хочет ее купить. Ему немного неловко – он слышал, как дама ругала девушку. Поэтому он выходит не сразу. Он ждет, чтобы девушка успокоилась. В магазинчике тихо. Слышно, как барабанит дождь. Девушка вздыхает. В этом вздохе – все дождливые вечера от сотворения мира. Он осторожно выглядывает из-за полки. Девушка смотрит в окно. Черное окно. За окном – дождь и темнота. Нет ничего. Она тысячу лет смотрит в окно. Он подходит к стойке, достает деньги:

– Я возьму эту книгу.

Девушка оборачивается. Димитрий чувствует мягкий толчок в сердце, мягкий, но сильный. Больно. Девушка удивительно красива. У нее нежная кожа, светлые волосы – как лунный свет, думает он. Длинная стройная шея. А глаза карие. Как темный янтарь. Это поразительно – карие глаза при светлых волосах, думает он. Но очень печальные. Глаза собаки, потерявшей хозяина. Он уходит под дождь и уносит с собой ее взгляд. Пройдя половину пути – Димитрий любит ходить пешком, – он останавливается. Надо было пригласить ее выпить чаю, думает он. Или кофе. С пирожными. Всегда так. Всегда он упускает возможность. Но возвращаться не хочется. Дождь.

Жена бросила его, так ужасно, позорно. Уехала с любовником. И дочь увезла. Он вернулся домой – никого нет. Как будто и не было. Оставила письмо: «Я никогда тебя не любила, я всегда тебе изменяла, и ребенок – не твой, прощай».

Не твой ребенок!

Фредерика.

Это он придумал имя – Фредерика. Малышка Фрик! Темные кудряшки, а глаза – синие. Трепетание стрекоз, быстроживущих, синеглазых… Синие, как у него. Не его дочь! Димитрий скучает по девочке. Уже три года прошло. Сейчас ей уже семь, Фредерике. Жену он тоже никогда не любил. А может быть, и любил.