Спокойная манера Хастура причудливо контрастировала с напряженным, сердитым тоном Остера.

— Остер, — поинтересовался Хастур, — это одно твое слепое предубеждение Против землян? Или есть еще какие-то причины?

— Предубеждение, — обвиняющим тоном произнесла Таниквель, — и ревность.

На сухощавом, дерзком лице Остера застыло мрачное выражение.

— Не собираюсь отрицать ни того, ни другого. Слишком уж оказалось просто — утащить его из-под самого носа у землян. Откуда нам знать — может, все было подстроено? Вдруг это ловушка?

— При таком сходстве с Клейндори? — поинтересовался Кеннард.

— Клейндори! — сорвавшись с языка Остера, имя это прозвучало как ругательство. — Эта предательница и…

— Клейндори мертва, — приподнялась в кресле Элори; лицо ее побелело от гнева. — И Зандру полосует ее убийц скорпионьими бичами.

— А также ее соблазнителя — и весь род его! — парировал Остер.

Новые, незнакомые эмоции всколыхнулись в душе у Джеффа. Это ведь не кого-нибудь — его отца и мать они так проклинают! Впервые, пожалуй, за всю жизнь он ощутил острое чувство благодарности к своим земным бабушке с дедушкой. Может, те относились к нему и без особой теплоты — но хотя бы приняли его как сына. Теперь же в Кервине бурлило, угрожая вырваться на поверхность, даркованское родовое начало; его так и подмывало вскочить на ноги и на давно забытом языке бросить Остеру вызов на поединок. Он стал приподниматься в кресле.

— Хватит! — звенящим от гнева голосом выкрикнул Хастур, и наступила тишина. — Мы здесь не для того, чтобы ворошить поступки и проступки четвертьвековой давности!

— Да, действительно, рискую, в первую очередь, я — принять или отказаться! — заявила Элори; на бледных щеках ее проступили два ярких пятна. — Я ни разу еще не пользовалась этим своим правом, но… — она беспомощно развела руками, — я же не волшебница. И не верю в сверхъестественное. Но, плохо это или хорошо, по закону право принять решение принадлежит мне — как Хранительнице Арилиннской Башни. Мы выслушаем делегацию — все вместе. И больше тут не не о чем спорить. — В последних словах прозвенела сталь.

Она поднялась с кресла, и хрупкая фигурка ее величаво поплыла к двери. Провожая ее взглядом, Кервин, еще не оправившийся от прилива незнакомых эмоций, неожиданно ощутил, что разделяет беспокойство Элори. Он осознал, как ненавистно для нее было взывать к древнему праву, и какую неприязнь вызывают у Элори многочисленные суеверия и табу, нагроможденные за века вокруг фигуры Хранительницы. В одно мгновение эта бледная, кажущаяся эфемерной девушка, почти ребенок, обрела в глазах Кервина плоть и кровь; он осознал, что безмятежность ее — не более чем маска, скрывающая страстную убежденность, железный контроль, удерживающий в узде эмоции; маска, спокойная, как глаз тайфуна, ровная, словно мертвая зыбь.

И он ощутил эмоции Элори как собственные:

«Все-таки я сделала то, чего клялась никогда не делать. Воспользовалась в своих целях тем почтением к Хранительнице, что они впитали с молоком. Но иначе было просто никак, а то эта чушь могла бы тянуться еще лет сто…»

Зажатый в крошечной кабинке лифта между Таниквель и Раннирлом, Джефф продолжал ощущать отголосок установившегося на мгновение контакта с Элори; контакта, длившегося доли секунды, но потрясшего все его существо. Как там называл это Кеннард? Эмпатия — способность улавливать чужие эмоции. Теперь Кервин поверил в свой дар. Раньше он только понимал это разумом; теперь непосредственно почувствовал.

Они прошли сквозь трепетную радугу Вуали, спустились на самый нижний этаж Башни и оказались в зале, в котором Кервин еще ни разу не был — длинном, узком, сплошь задрапированном шелковыми занавесями. У входа стояли двое охранников в малиновых с желтым мундирах; где-то вдалеке звякнул гонг.

В зале находились десяток состоятельного вида пожилых даркован, одетых по-городскому. Они молча подождали, пока Элори займет установленное на помосте в центре зала кресло и скорее небрежно, чем почтительно, поклонились остальным комъинам. Тишину нарушил Хастур:

— Так это вы назвались Пандаркованским Синдикатом?

— Валдрин из Карфона, к вашим услугам, — поклонился в подтверждение тяжеловато сложенный, приземистый мужчина с энергичным взглядом. — С вашего разрешения, я буду говорить от имени всех.

— Насколько я помню, — задумчиво нахмурился Хастур, — вы объединились в лигу…

— Дабы способствовать всемерному развитию торговли и ремесел на Даркоувере, — сказал Валдрин из Карфона. — Едва ли необходимо напоминать вам о теперешней политической ситуации, о землянах и о том… плацдарме, который они удерживают. С самого появления землян комъины и Совет игнорируют их присутствие.

— Это не совсем так.

— Я не хотел бы перечить вам, лорд Хастур, — уважительно, но нетерпеливо произнес Валдрин, — однако факты остаются фактами: в свете подписанного с землянами Пакта нам следует из кожи вон лезть только для того, чтобы сохранить цельность Даркоувера — как планеты и как цивилизации. Времена меняются. Нравится вам это или нет, но земляне прибыли сюда всерьез и надолго; и Даркоувер все глубже и глубже втягивается в сферу влияния Империи. Мы можем пытаться по-прежнему удерживать их в границах Торговых городов — но уже в следующем поколении барьер рухнет. Я видел, как это случалось на других мирах.

Кервину вспомнились слова легата: «Местные правительства мы обычно оставляем в покое, но стоит народу увидеть, что мы можем предложить, и они сами начинают проситься в Империю. Но на Даркоувере эта схема почему-то не работает, и никто не знает, почему».

Валдрин из Карфона говорил то же самое, и весьма убежденно.

— Короче, лорд Хастур, мы хотели бы опротестовать решение Совета комъинов! Нам не помешали бы некоторые преимущества, предоставляемые миру при включении в Империю. Или нам на веки вечные оставаться варварским государством?

— Я знаком с имперской цивилизацией, и гораздо ближе, чем вы, — произнес Хастур. — Нам не нужны их блага.

— Тогда говорите лучше за себя, а не за всех нас! Может, в незапамятные времена и были какие-то основания для правления Семи Семейств; тогда на Даркоувере существовали своя наука, своя технология. Но искусства те утрачены, способности сошли на нет — пора признать это и принять на замену что-нибудь новое!

Теперь картинка у Кервина в голове была близка к окончательному прояснению. Из-за врожденных пси-талантов комъины стали властителями Даркоувера — но, в определенном смысле, и рабами. Они дали планете собственную науку, они умели высвобождать чудовищные количества энергии магнитного поля планеты — посредством больших матриц, управляться с которыми было не под силу ни одному сколь угодно одаренному телепату, только Башенному Кругу. Теперь становилось понятно, что за былые науки оставили след в народной памяти.

Но какой ценой, с человеческой точки зрения! Обладатели и обладательницы этих сверхъестественных талантов жили странной, ограниченной жизнью, тряслись над своими драгоценными способностями, отвыкали от нормального человеческого общения.