Судиться с альвами?

Доказывать, что она, Тельма, прямая наследница великой Элизы Деррингер?

– Сто семьдесят пять тысяч, – мистер Найтли усмехнулся. – А доказать твое родство будет несложно. Контракты они подписывали кровью. Достаточно будет сравнить.

Сто семьдесят пять тысяч… запредельная сумма. Тельме и представить такую сложно, искушение велико. Бросить все, получить деньги, те, которые по закону принадлежат ей.

– Нет, – сказала Тельма. – Не сейчас, во всяком случае.

– Умная девочка. Что ж, просто знай, что деньги эти есть… вот, – из очередного ящика – а в столе, похоже, их было множество – появилась шкатулка, которую мистер Найтли подтолкнул к Тельме. – Здесь ключ. «Цверг Инт». Центральное отделение. Пятая ячейка. Там найдешь бумаги.

Шкатулка дразнила близостью своей.

Знакомая такая.

Деревянный куб с накладками из мамонтовой кости. Куб выглядит цельным, но Тельма помнит его секрет.

– Перед тем как идти, активируй кровью. Это твое наследство. То, которое удалось спасти… пригодится. Ты же собираешься утопить этого засранца?

– Гаррета?

– А есть другие? – Кривоватая усмешка не шла мистеру Найтли, он и прежде не умел улыбаться, а теперь и вовсе будто маску нацепил. – Его… я предупреждал Элизу, что добром это не кончится… не слушала… сердцем чувствовала… все они… светлячки, мать их за ногу.

Он сплюнул на столешницу, и плевок вытер засаленным рукавом старой кофты.

– Как же я на нее злился! Тебе не рассказать… погибнуть так глупо… только что толку-то?

Тельма отвела взгляд. Она тоже злилась. Нет, поначалу горевала. Плакала. Ждала, что появится кто-то, кто скажет, что произошла ужасная ошибка, но день шел за днем, месяц за месяцем, и надежда умирала. Зато появлялась обида.

После обиды – злость.

Как она могла так поступить?

– Натура такая… светлячкам нужна любовь. Всем, говорят, нужна, но мы-то с тобой и без нее прожить способны, а они без любви гаснут. Вот и цепляются за каждую роль, и лезут по головам, не ради славы – ради любви. И готовы лететь за любым придурком, который приласкает. По углям побегут, по стеклу… и светить будут ярко… ей нужны были цветы. И письма поклонников. И Гаррет. Он сумел убедить Элизу, что и вправду любит. Дурочка несчастная… ладно, любовь… ладно, деньги… многие содержат дармоедов. Но завещание на него писать?!

– Какое завещание? – Куб-шкатулку Тельма подвинула к себе. Провела пальцами по грани. Дерево потемнело, кость стала желтой, что руки мистера Найтли, а резьба заросла пылью.

– Не знала? Конечно, откуда тебе… видишь ли, деточка, твоя матушка с какой-то стати решила, что этот ублюдок – надежен. И что если с ней вдруг произойдет несчастье, он тебя не бросит. Все ее имущество, конечно, переходило к тебе. Но ты же была несовершеннолетней. Вот Гаррет и назначался твоим опекуном.

Безумие.

Она не могла быть настолько слепой!

Или…

– Кстати, узнал я об этом, когда он заявился и потребовал отчет. Бухгалтерские книги ему… за все годы… дескать, я обкрадывал Элизу… обманывал… скотина… я всегда был честен со своими девочками! А этот… судом грозился… семейными связями… я послал его в Бездну. Там таким ублюдкам самое место.

Увы, пожеланию этому не суждено было исполниться. А жаль, глядишь, Бездна и избавила бы Тельму от многих нынешних забот.

– Тогда и выползло… он давно подгреб активы Элизы… вроде бы как вложил в выгодный бизнес. Семейное дело… дом продал. Драгоценности… сама понимаешь.

Понимает.

И теперь, пожалуй, больше, чем когда бы то ни было.

Деньги. И дом. Сколько стоит дом на Острове? А драгоценности, которых у мамы было много. Тельме позволяли играть с ними. Что стало с алмазной диадемой? Или с тем браслетом из желтых топазов? Рубиновое ожерелье и камень-подвеска, величиной с голубиное яйцо. Мама говорила, что это подарок…

– Он рассчитал всю прислугу, которая была в доме… и не только рассчитал. – Мистер Найтли тарабанил по столу и выглядел задумчивым. – Я пытался найти твою няню. И выяснилось, что она уехала из города. Как и горничные… и повариха… все вдруг решили уехать из города…

Интересно.

А ведь Тельма думала поговорить с этими людьми. И от намерения своего не отказалась.

– А с тобой и вовсе получилось забавно. Мне сказали, что ты отправлена в пансион. В очень хороший пансион, где получишь все необходимое… но встречаться с тобой нельзя.

– Почему?

– А кто я такой? Старый приятель матери? Мужчина сомнительных привычек и еще более сомнительной репутации? Нет, деточка, юной леди не стоит иметь дела с подобными особами. Требовать встречи? А на каком основании? Искать… я пытался, честно, но увы, здесь мои связи оказались бесполезны. Вот и осталось, что ждать, когда ты появишься.

– А если бы я не появилась? – Тельма сдавила куб.

Не треснет. Не развалится. Он куда прочнее, чем выглядит. И когда-то именно в нем хранился тот алый камень, по легенде вырванный из короны масеуалле. Маме нравились легенды, а вот камень она недолюбливала. Говорила, что от него тянет бедой.

Права оказалась.

– Значит, не судьба… но ты появилась.

Он замолчал, застыл, баюкая в ладонях трубку с погрызенным чубуком. Он треснул, но вместо того чтобы купить новую – Тельма знала, что мистер Найтли может позволить себе купить не одну сотню трубок, – он замотал чубук кожаным шнурком. Вряд ли это улучшало вкус табака.

– Ты появилась и хочешь крови. Я не знаю, кто был твоим отцом, но иногда мне кажется, что он… как бы это выразиться, не совсем, чтобы человек. Элиза наотрез отказывалась говорить, да я и не настаивал… говорю же, не люблю я детей.

Это было сказано вполне искренне, и Тельма поверила. Вспомнилось, что мистер Найтли всегда был не в меру язвителен, а порой и откровенно груб.

– У тебя был характер. И вижу, не испортился.

С данным утверждением многие бы поспорили.

– Хорошо… но будет сложно, деточка… очень сложно…

– Я это понимаю.

– Не совсем. Гаррет сам по себе дерьмо и ничтожество, но те, кто за ним стоят… в него много вложили. А кому охота терять свои вложения? Так что, деточка, будь осторожна. Очень осторожна.

Он поднялся и обошел стол. Сейчас хромота мистера Найтли стала особо заметна.

– Пойдем. Покажу кое-что… после смерти твоей матери оказалось вдруг, что я больше не нужен. Сцены Нью-Арка разом закрылись для меня как режиссера. От моих девочек отворачивались. Мои прежние друзья… я был так наивен, что думал, будто у меня есть друзья… вдруг исчезли. Мне намекнули, что стоит уехать… успокоиться… поискать славы, скажем так, в провинции.