Китти пришла в себя оттого, что кто-то пытался влить ей в рот какую-то жгучую жидкость. Открыв глаза, девушка увидела над собой лицо Люка Тейта. За ним, сквозь ветви деревьев, проглядывало чистое небо. Дождь кончился. Где она? И откуда здесь взялся Люк Тейт? И куда пропал док? Они же должны были ехать… везти медикаменты раненым…

К Китти постепенно возвращалась память, губы невольно дрогнули – и Люк ловко влил ей в рот виски. Она чуть было не задохнулась и протестующе замотала головой, но Люк схватил пленницу за горло:

– А ну пей, дьявол тебя побери! Не в моих интересах дать тебе умереть!

Зажмурившись, Китти заставила себя проглотить отвратительное пойло, обжигавшее горло. Однако через какое-то время она почувствовала некоторое облегчение.

Каждая клеточка ее тела изнывала от боли. Опустив глаза, Китти обнаружила, что кто-то прикрыл ее наготу грубым одеялом. Она сидела, слегка прислонившись к стене пещеры. Люк приказал принести ей что-нибудь из еды.

Но при виде полуобгорелых кусков черепашьего мяса она с отвращением отвернулась.

– Ах, простите, вам не по вкусу наша кухня!.. – грубо расхохотался Люк, силой впихивая ей в рот кусок мяса. – Но мы еще не успели распаковать ваши запасы и посмотреть, что там есть вкусного. Ну ничего, когда придешь в себя, будешь сама нам готовить!

Грубая, полусырая пища комком застряла в горле, и Китти поперхнулась и закашлялась.

– Ешь, черт бы тебя побрал! – пробормотал Люк. – Я не желаю, чтобы ты стала тощей, хилой клячей! Через пару дней мы уедем отсюда, и уедем далеко, так что к этому времени ты должна быть на ногах!

– А куда мы поедем? – спросила она, с трудом превозмогая пульсирующую головную боль.

– Это не твоего ума дело! Но если тебе уж так хочется знать, то мы поедем туда, где сможем настрелять побольше янки или мятежников – кто под руку попадется. С этой дичи будем обирать золото, деньги, жратву – словом, все, что душе угодно. И когда войне придет конец, останемся в живых и будем богачами, а не мертвыми героями или увечными калеками. Нет, это не для нас… – Он запрокинул голову к небу и разразился оглушительным хохотом.

Китти испытывала к нему в этот момент столь жгучую, столь непримиримую ненависть, что, будь у нее сейчас в руках оружие, убила бы Люка Тейта без малейших колебаний. Ах, как жаль, что она не пристрелила его тогда из отцовского ружья!

По-видимому, он догадался, о чем она думает, и, приняв грозный вид, сорвал с нее одеяло.

– Похоже, самое время еще раз напомнить тебе, кто тут хозяин! Хочешь, чтобы мои парни снова привязали тебя и любовались, как прошлой ночью, или позабавимся вдвоем?

В памяти тут же всплыли две картины – док, замертво распластанный в луже крови, и Люк Тейт, снова и снова насилующий ее. Самой отдаться этой кровожадной похотливой твари? Никогда! Лучше уж сразу умереть. Она едва сдерживала желание вонзить ногти в физиономию негодяя и выцарапать ненавистные глаза… Но тут она с болезненной ясностью представила себе еще одну картину: отец, неподвижно сидящий в кресле-качалке на заднем крыльце, покорившийся, сломленный, но, как оказалось, только внешне. В нем скрывались до поры до времени прежний несгибаемый дух и воля к жизни.

И Китти поняла: смирение – вот что ей сейчас необходимо, что спасет ее от верной гибели. Если она даст волю ярости, клокотавшей у нее внутри, Люк повторит побои, привяжет ее к кольям и все равно возьмет силой. Но если смириться, если притвориться, что он сломил ее волю, тогда можно дождаться подходящего случая и нанести ответный удар, и даже победить.

И она лежала тихо. Не спеша, улыбаясь, Люк потянулся к ее соскам. Она сделала усилие и не шевельнулась. Он рванул ее за руку, уложил на пол пещеры и улегся рядом. Закрыв глаза, Китти слышала, как он торопливо возится с брюками. Скрипнув зубами, она позволила ему покрыть поцелуями грудь и шею. Чувствуя, как упрямо сжимаются ее губы, он зашептал, обдавая зловонным дыханием:

– Ты еще будешь меня хотеть. Рано или поздно я добьюсь, что ты сама будешь искать моих ласк…

Он широко раздвинул ей ноги и просунул пальцы внутрь. Против воли сама природа отвечала на грубое вторжение, увлажнив его пальцы. Самодовольно крякнув, Люк приступил к своему делу, однако на сей раз был не так жесток, как в первую ночь.

Ей пришлось до крови искусать губы, чтобы подавить рождавшийся в глубине груди дикий, отчаянный вопль. Все это походило на страшный, кошмарный сон. Она – в лапах негодяя, рычащего, как голодное животное; Масгрейв убит и брошен на обочине дороги на растерзание диким зверям; что с отцом – неизвестно; Натан там, где льется кровь. Неужели все это происходит в действительности?

Она содрогнулась, чувствуя, что ей вот-вот станет дурно, и Люк в запале принял это за судорогу наслаждения. Он запыхтел, задвигался еще быстрее и в следующий миг наконец-то добился желанной разрядки.

Китти отвернулась и молча плакала, глядя на грязную стену. Все происходило наяву и с ней. Это она, голая, валяется здесь, под содрогающимся, покрытым липкой испариной телом Люка Тейта. А может быть, так было всегда? Может быть, столь дорогие ее сердцу воспоминания лишь выдумка? И не было поросшего мягким мхом берега говорливого ручья и нежных объятий Натана?

Но это не могло быть выдумкой: Китти помнила каждую черточку милого лица, теплые, любящие глаза, пылавшие сдержанной страстью, когда его руки ласкали ее… «Я так хочу тебя, любимая…» Да, она отлично помнит эти слова. «Я хочу быть с тобой навсегда, чтобы ты была моей женой и матерью моих детей. Я никогда не предполагал, что буду так страстно желать женское тело…»

Но он не дал волю своим чувствам, потому что обоим хотелось, чтобы в их отношениях все было идеально. А между тем над ними нависла угроза войны. Тогда Китти надеялась, что беда минует их стороной. Она не желала поверить в то, что стоит на пороге столь горестных событий, в водоворот которых попадут и она, и близкие ей люди. Север находился где-то там, в невообразимой дали. И Натан сказал, что конфедераты пойдут на этот самый Север и расправятся с янки, прежде чем те поймут, что происходит. И он быстро вернется домой, к ней, Китти, и к той чудесной жизни, которую начнут они вдвоем.

Она помнила тот день, когда Натан впервые нежно прикоснулся губами к ее розовым соскам, и в ее теле запылал огонь желания слиться с ним в любовном порыве. Он лежал совсем рядом, и она чувствовала, как пульсирует и наливается кровью мужская плоть. Какого труда стоило им тогда сдержаться!

А вот теперь им нечего ждать. Ничего не осталось ни в прошлом, ни в настоящем. Единственное спасение было в том, чтобы уйти из реального мира в мир милых, чудесных воспоминаний. И верить, что когда-нибудь Натан придет за ней и отвезет домой. Она станет его женой. Вот тогда все эти ужасы действительно превратятся в кошмарный сон, который развеется при первой же улыбке счастья на их лицах. А сейчас надо замкнуться в себе, чтобы выжить. Разве не то же самое сделал отец, когда сидел месяцами неподвижно в своем кресле?