Когда виконтесса ушла, Саймон взял Калли за руку и, по-прежнему призывая к молчанию, вывел в коридор. Незаметно проскочив мимо кухни, они выбежали на лестницу для слуг.

Калли умчалась наверх забрать свою шляпку и тонкую шаль. Саймон тем временем сказал на кухне, чтобы им собрали корзинку с едой. Повар со скоростью вора обчистил буфет и сбегал в кладовку. Через десять минут провизия для них была готова. Еще через пять минут они ехали в двуколке Саймона, хихикая, как два ребенка, удравшие из детской немного порезвиться на воле. Так начался их пикник.

— Погода нам благоприятствует, — сказал Саймон, давая Калли еще одну виноградину и бросая другую, неочищенную, себе в рот. — Вам удобно, ребенок?

Калли улыбалась, думая про себя, что Саймон Роксбери гораздо лучше, чем ей казалось. Она чувствовала себя так свободно, словно виконт был ее старшим братом. Он сильно напоминал ее любимого Джастина. Она смотрела вверх на красивое непроницаемое лицо, все еще не понимая, как так получилось, что ее голова лежит на колене у мужчины. Когда они сели на траву, виконт предложил, чтобы она устраивалась, как ей будет удобнее. Калли посчитала, что это неплохая мысль. В конце концов, с Лестером она вела себя так же непринужденно.

В самом деле, она всегда чувствовала себя уютно в мужской компании. Да, Саймон Роксбери походил и на Лестера, и на Джастина. От него так же, как от них, не было вреда. Он мог бы стать очень хорошим другом, подумала она.

Ее ноги, обтянутые чулками, высунулись из-под края подола. Она покрутила пальцами, потянулась пару раз и приспособила голову поудобнее у Саймона на бедре.

— Знаете, Имоджин вручила мне листок с правилами. Я порвала его в клочки, как только она вышла из комнаты. Там было написано, что молодой леди не позволяется без сопровождающего лица отправиться с джентльменом в церковь или на экскурсию в парк рано утром. — Калли ухмыльнулась. — Но я не помню ни одной строчки о пикнике. Словом, мы воспользовались этим пробелом в кодексе вашей матери. Точно так же, как вчера я осмелилась прийти в вашу комнату.

— Вы правильно мыслите, ребенок, — вежливо заметил Саймон.

Калли чувствовала, что ее высказывания на какую-то долю секунды лишили виконта присутствия духа. Поэтому, чтобы разрядить внезапно возникшее напряжение, она весело улыбнулась, так как ее язык, похоже, отказывался говорить.

— Я не знаю, следует ли мне радоваться этой улыбке, — сказал Саймон. — Что с вами?

— Ничего, — тотчас ответила Калли. — Просто мне нравится, когда вы называете меня ребенком. Считайте, что у вас есть мое разрешение называть меня так в любое время, когда вам захочется.

— Это замечательно для нас обоих, — промурлыкал Саймон, качая головой. — Я в этом уверен. — И, подведя руки ей под мышки, подтянул ее чуть выше.

Калли подогнула ноги под себя и села, глядя на него и недоумевая, почему воздух вдруг стал таким знобким. Ведь она только пошутила, разве нет?

— Поскольку мы теперь друзья, — лениво продолжал Саймон, привалившись к стволу дерева, что немного ее успокоило, — равно как и единая команда в планируемом нами деле, я полагаю, мы простим себе некоторые безобидные погрешности относительно приличий. С этого момента в приватной обстановке я буду для вас Саймоном, а вы для меня — Калли. Хорошо? А теперь скажите, созрели ли вы для курицы, или мне так и кормить вас весь день виноградом?

Чтобы ответить, Калли пришлось сначала заглянуть в корзинку. Она открыла ее и тихо вскрикнула от восхищения. Там лежала целая зажаренная курица, завернутая поваром в клетчатую салфетку.

— Я возьму ножку, если вы не против, и буду есть руками, — сказала Калли. — Я всегда так ем дома. О, вы не представляете, — вздохнула она, отдирая куриную ногу, — как я жажду прекратить это притворство. Мне так надоело изображать леди!

Она откусила большую порцию темной мякоти с хрустящей коричневой корочкой, оставив масляный след на подбородке. Саймон собственноручно промокнул жир одной из льняных салфеток, извлеченных из корзины, и снова откинулся к стволу. Кажется, ему доставляло удовольствие наблюдать за своей сообщницей.

— Вы — леди, Калли, — сказал Саймон, на что она довольно заулыбалась, хотя рот ее был набит курицей. (Наконец-то — Калли, а не Каледония!) — Позвольте спросить, поскольку это затрагивает мой личный интерес: ваш отец баронет или рыцарь? Если бы перед его именем стояло слово «сэр», это слегка упростило бы нашу задачу, так как вас следует ввести в общество. Но пока что мой интерес остается не удовлетворен.

— Папа всего лишь рыцарь, — с легкостью ответила Калли, отрывая другую куриную ножку и протягивая Саймону, который, следуя поданному примеру, принялся за нее с не меньшим энтузиазмом. — Да и этот скромный титул он получил при глупейших обстоятельствах.

— Как так? — спросил Саймон, приподнявшись, чтобы было удобнее обгладывать косточку.

И Калли, не переставая пощипывать ножку, поведала ему отцовскую историю:

— Лет двенадцать назад в соседнем поместье устроили банкет. Там присутствовали несколько фрейлин ее высочества, и одна из них подавилась рыбьей косточкой. Так случилось, что папа сидел неподалеку от дамы и спас ее. За это его посвятили в рыцари, хотя, по сути, он ничего не сделал. Он только собирался ей помочь.

— Только собирался? — удивился Саймон.

— Ну да, — засмеялась Калли. — После нескольких тостов за здоровье ее высочества папа иссяк, — объяснила она. — И вдруг он увидел, как бедная женщина начата давиться. Он в панике выскочил из-за стола и бросился к леди, но во хмелю не заметил, что наступил ей на платье. Когда он резко повернулся и потянул за подол, их вдвоем швырнуло вперед. Они перевалились через край стола, и кость вылетела сама. Прямо выстрелила у дамы изо рта. Тогда все объявили папу героем. Саймон задыхался от смеха.

— Подумать только, — продолжала Калли, пересказывая то, что не однажды повторял Джастин, — если бы папа упал не на ту леди, а на ее королевское высочество, мы все стали бы пэрами.

После этою замечания Саймон перекатился на спину, продолжая смеяться и держась за бока. Он так усердствовал, что в уголках его глаз скопились слезы.

— А кем… кем был ваш отец до той счастливой свалки? — проговорил он наконец, вытирая ручейки краешком своей салфетки.

— Фермером, — сказала Калли, тоже пытаясь сдержать хихиканье. — Преуспевающим, сведущим фермером. Но когда он сделался сэром Камбером, с ним произошли большие перемены. Он сосредоточился на нашем воспитании. Вообразил, будто мы с Джастином когда-нибудь войдем в лондонское общество. Мама уже умерла, так что сдерживать его фантазии было некому. Мы с братом, тогда еще наполовину дети, совершенно одичавшие без матери, не могли ничего возразить. Дом наводнили учителя для брата и гувернантки для меня. Одна другой хуже, к сожалению. Хорошо, что Джастин позволял мне присутствовать на его уроках, а то я бы не выдержала. Не хотите сказать мне что-нибудь по-гречески? Я могу поговорить.