Милиции Яшка боялся примерно так же, как духов, мертвецов и русалок. То есть ужасно хотел познакомиться с каким-нибудь настоящим милиционером и расспросить его обо всем на свете. И попросить показать пистолет. И, может быть, даже уговорить дать его подержать, хотя надежды на это, конечно, было немного. Но переубедить Нийоле он не смог, а выходить за пределы двора в одиночку ему по-прежнему мешала Настоящая Рыцарская Клятва. И как тут быть?

Осенило его внезапно, в читальном зале детской библиотеки, куда Нийоле его в очередной раз привела и оставила, пообещав вернуться к двум часам. А пока была всего половина двенадцатого, и Яшке совсем не хотелось рассматривать журналы. Не то настроение.

Окончательно заскучав, Яшка вдруг сообразил, что в Настоящей Рыцарской Клятве, которую он торжественно произнес в последний день маминого отпуска, речь шла только о том, что он не станет выходить из двора. О библиотеке не было сказано ни слова. Ясно, что родители рассердятся, если узнают, что он ушел, не дожидаясь Нийоле, и бродил по городу один, но это как раз ерунда, наказания Яшка совсем не боялся. Нарушить Настоящую Рыцарскую клятву – это был бы страшный позор. А так – ну, просто проступок. Обычное дело, все равно, что чашку разбить. Тем более, они ничего не узнают.

«Никто ничего не узнает, – думал он. – Если я вовремя вернусь в библиотеку, а потом не проболтаюсь Нийоле. А я не проболтаюсь, буду хранить тайну! Она сама виновата, что не хочет идти в тот дом».

Дорогу к заброшенному дому Яшка нашел легко. У него была цепкая память, и единожды пройденный маршрут он не забывал уже никогда.

Чужой двор в переулке Крейвасис он на этот раз обошел, чтобы лишний раз не ссориться с собакой, которая, впрочем, ни разу ни залаяла, пока он бродил вдоль забора, наверное, спала. Но все равно лучше не связываться. Поэтому к заброшенному дому, заросшему хмелем и диким виноградом, Яшка подобрался с другой стороны. И сразу полез в погреб. Нийоле именно там сказала про Айтвараса; впрочем, и так ясно, что все самое интересное должно скрываться где-нибудь под землей, в темноте.

Удержался от искушения обшарить с фонарем все темные углы, подумав, что ему самому было бы неприятно, если бы так поступил забравшийся в его спальню незнакомец. Поэтому просто уселся поудобней и принялся ждать.

Время текло медленно, Яшка был уверен, что просидел в погребе до вечера, но потом оказалось, совсем недолго, даже в библиотеку вернулся раньше Нийоле, так что об этом его побеге никто никогда не узнал. Но пока сидел в погребе, ему казалось, что прошло уже много-много часов, родители вот-вот вернутся с работы, начнут его искать, и страшно подумать, как попадет Нийоле. Только из-за нее и вылез из погреба, а вовсе не потому, что перестал ждать и верить. Сказал себе: «Конечно, Айтварас тут есть! Просто спрятался, спит или улетел по своим драконьим делам».

* * *

Он знал, что такое благодарность. Он вообще довольно много знал; откуда – отдельный вопрос, ответа на который у него не было, только догадки, настолько смутные, что обсуждать их было затруднительно даже с самим собой.

Но что такое благодарность, он знал задолго до того, как научился ее испытывать. И отдавал себе отчет, что руководило им вовсе не это возвышенное чувство, а желание подолгу находиться рядом с источником жизни. Он был весел и бодр, но явственно ощущал недостаток сил, как ощущают голод и жажду. И прекрасно знал, что следует делать, чтобы их утолить.

«Если хочешь надолго войти в человеческий дом, сделай так, чтобы тебя пригласила хозяйка», – сказал он себе. А его слово никогда не расходилось с делом – собственно, этим волшебные существа и отличаются от людей. Остальные различия не столь существенны.

* * *

Кота принесла мама.

Это было примерно так же удивительно, как если бы она привела в дом бродячий цирк с шатрами, тиграми, лошадями и карликами и сказала, что они теперь будут с нами жить. До сих пор мама всегда говорила, что держать животных в городской квартире нельзя, и не соглашалась даже на морскую свинку. И вдруг принесла кота! Маленького, рыжего, тощего, с узким змеиным телом и удивительными оранжевыми глазами. Сказала растерянно, словно бы сама себе не веря: «Похоже, он потерялся, выглядит, как домашний. И людей не боится, от самого Белого переулка за мной шел. Надо его покормить. А потом повесим объявления».

Про объявления она сказала с таким фальшивым энтузиазмом, что стало ясно: писать их мама не собирается. Сказала только чтобы успокоить – не столько домочадцев, сколько себя.

Отец недоверчиво хмыкнул, пожал плечами, но возражать не стал. Он вырос в доме, где всегда держали котов-мышеловов, и квартира без кошки казалась ему недостаточно уютной. Вроде бы все на месте, но чего-то не хватает. Ну, то есть на самом деле понятно, чего: кошки или кота.

А теперь полный комплект.

Яшка от восторга надолго утратил дар речи. Весь вечер тенью ходил за котом, не решаясь его погладить, хотя кот вряд ли стал бы возражать. Яшка сразу стал его любимцем, и никто не удивился, когда кот улегся спать у него в ногах, а потом как-то незаметно просочился под одеяло, вернее, под тонкую простыню, которой Яшка был укрыт в эту теплую июльскую ночь. Так что поутру они проснулись в обнимку, кот звонко мурлыкал от удовольствия, а Яшка чуть не плакал от счастья, прижимая его к животу. Заглянул в оранжевые глаза, прошептал в мохнатое ухо: «Я тебя не выдам! Никому не скажу, что ты на самом деле дракон».

Кошмары ему, кстати, никогда не снились. Правда, часто снились инопланетяне. Но Яшка их всегда побеждал.

* * *

Когда почувствовал, что пришла пора уходить, долго думал, как сделать, чтобы источник его жизни не горевал в разлуке. К тому времени он успел довольно много узнать о людях и понять, что привязанность – их уязвимое место. Люди не знают, что разлуки не бывает, что все, кого мы любили хотя бы один день, или час, или только миг, остаются с нами навсегда; впрочем, возможно, для них это действительно не так.

Не придумал ничего лучшего, чем разбудить его поцелуем в лоб. Конечно, обжег, но в тот момент мальчишка не почувствовал боли. Глядел как зачарованный на прекрасного огненного дракона, маленького, размером чуть больше кота, который вылетел в распахнутое окно, но тут же снова вернулся, пристально посмотрел в его лицо, оранжевые глаза встретились с серыми, такими счастливыми, что можно было улетать с легким сердцем: все самое лучшее уже произошло.

* * *

Ожог на лбу был совсем маленький, но шрам от него оказался глубокий, так и не сошел. Яшка, впрочем, был доволен, шрам ему нравился. Иногда, под настроение рассказывал друзьям: «Это случилось той ночью, когда убежал наш кот. Мне тогда было пятнадцать лет, и я как раз окончательно перестал верить, что он – заколдованный огненный змей. В этом возрасте мы все становимся удивительными дураками, но у меня довольно быстро прошло – от ожога. Повезло».

Шла по городу, то и дело спотыкаясь – не ногами, взглядом, выхватывавшим из пасмурных предрассветных сумерек все новые удивительные детали: синюю черепичную крышу углового дома; догорающие факелы на специальных круглых подставках, похоже, занявшие место уличных фонарей; ободранную афишную тумбу, сулящую Рождественский концерт всем, кто сумеет вернуться в декабрь прошлого года; спящего на подоконнике толстого сливочно-белого кота; приземистое здание крытого рынка, почти целиком утонувшее в утреннем тумане; зеркальную вывеску над входом в закрытое сейчас кафе; бронзовую химеру с заячьей головой и павлиньим туловищем; красную стену с рисунками, слишком мелкими, отсюда не разглядеть; клумбу с тюльпанами – неужели они цветут даже осенью? Ладно, неважно, наверное, такой специальный очень поздний сорт.