Возвращаюсь уставшая и подавленная. Что-то будет дальше?

Наутро приходит имейл от Алекса: «Люк шептался с моим начальником (может, зарплату мою узнавал?), потом подошел, представился и сказал, что все будет прекрасно, как он надеется. Ты ему очень понравилась». Спустя еще час кадровая служба ArcelorMittal попросила сообщить им паспортные данные и дату рождения.

И вдруг звонок из Люксембурга.

– Это отдел рекрутинга. Хочу сообщить, что вчера вы произвели в целом очень хорошее впечатление, и мы получили задание готовить вам предложение. Но у Франка есть некоторые сомнения – не по поводу вашей квалификации, в ней как раз все уверены, – а из-за того, что вы слишком увлеченно рассказывали о своей нынешней работе. Он опасается, что в ArcelorMittal вам будет не так интересно. В этой связи Франк хочет еще раз встретиться. Это не интервью, а скорее дополнительная возможность для вас обоих получше узнать друг друга.

– Не могли бы вы поточнее описать, что это для меня означает? Что именно вызывает сомнения?

– Строго между нами – такое у нас впервые. Это и интервью, и не интервью. У Франка есть некоторые сомнения по поводу того, как вы сработаетесь. Думаю, вам нужно постараться наладить доверительные отношения, найти общие интересы, темы для разговора. Франк – относительно новый руководитель, он впервые выбирает сотрудника. Настоял на встрече один на один, без Люка, хочет сам сформировать о вас мнение.

Черт! И почему всем вокруг вдруг приспичило во мне сомневаться? А ведь я еще не успела сказать им ни слова об МВА . Похоже, Франк сомневается в моем будущем послушании. Что там рекрутеры посоветовали? Наладить доверительные отношения? Легко! Благо умением располагать к себе собеседника я овладела вполне, и запас веселых профессиональных историй всегда наготове. Если же это тест на способность адаптироваться к ситуации и играть по ролям, пусть знают, что лучше меня никого нет. И я, и Франк – явные интроверты, мы держим свое мнение при себе и избегаем любого проявления эмоций на работе, но мне по долгу службы приходится заводить разговор первой, искать точки схождения.

Скорее всего, Франк – «страж». Его больше всего настораживает, не буду ли я собирать и перераспределять важную информацию без его ведома. Значит, нужно подчеркнуть, что я из очень консервативной и зарегулированной немецкой компании с четко регламентированными коммуникациями и святым преклонением перед начальством, поэтому я знаю свое место и собираюсь многому у него, Франка, научиться.

Вторая встреча проходит на автопилоте, и из нашего часового разговора я не помню ни единого слова – была уставшая и нервная. Мне не нравилось втираться в доверие таким способом, но нужна была эта работа и эта страна, поэтому я решила, что все остальное будем решать потом. Спустя еще пару дней у Франка не осталось никаких сомнений.

Германия осталась в прошлом. Это была хорошая школа. После трех лет счастливого и во всех смыслах удачного брака я прошла через утомительные формальности развода со страной, куда когда-то так стремилась. Говорят, мужчину не узнаешь, пока не начнешь с ним разводиться. То же самое относится и к странам – в какой-то нелепой, причудливой форме. Если продолжить аналогию развода, с Финляндией мы просто не сошлись характерами, но расстались друзьями, без раздела имущества, с взаимными пожеланиями счастья. С Германией мы были друг друга достойны, это был страстный кровожадный роман, в конце которого долго и упорно составлялась опись имущества с привлечением адвокатов. Мы дрались за каждую копейку и готовы были проклясть друг друга.

Германия не отпускает людей с миром, тут принято заключать долгосрочные контракты, от которых не так-то просто избавиться: страховка, увольнительный бонус, выходная рекомендация, банковский счет, налоговая декларация, номера на машину – все становится полем битвы не на жизнь, а на смерть. Я победила, мне достался дом и все, что я заработала за время нашей совместной жизни.

Особенная интрига была связана со сдачей внаем дома. Нам пришлось объясняться с банкирами, выдавшими ипотеку. Их, конечно, можно понять: они ссудили несколько сотен тысяч евро странным русским, которые вскоре после покупки неожиданно надумали покинуть страну и укрыться в герцогстве, которое европейцы путают с Лихтенштейном, американцы считают швейцарским кантоном, а банкиры соседних стран проклинают за низкие налоги и строгое соблюдение секретности вкладов. Нас хотели заставить продать дом и вернуть деньги, но не на тех напали. Мы решили его сдавать. Вдруг еще вернемся? В итоге мы нашли расторопную маклершу, родом из Таиланда, которая подыскала для нас прекрасную семью экспатов, и банкиры остались довольны обеспечением кредита.

Как же я хотела жить в Германии – буквально из кожи вон лезла. Ну приехала, ну пожила. Думала – навсегда или хотя бы надолго. Пытаюсь обобщить ощущения от этой страны, и получается, что все они очень яркие и насыщенные. Скучно не было. Дружба загоралась с первого взгляда или с первой эсэмэски.

Если радость, то эйфория – от просторов, больших расстояний, быстрых поездов, многообразия на прилавках, больших денег, скорости перемен на работе, количества новых проектов и возможности каждый день узнавать что-то новое и удивляться. Ну а если разочарования, то такие раны и обиды, которые не скоро забудутся.

Мерный колокольный перезвон в течение трех лет успокаивал меня по утрам. Он внушал мысль, что есть кто-то, в чьи обязанности входит следить за размеренным течением жизни. Этот кто-то в случае чего поддержит и направит на путь истинный. Было приятно наблюдать аккуратненьких бабулек, только что из парикмахерской, садящихся на свой аккуратненький велик и сосредоточенно уезжающих вдаль. Каждое утро я шла на работу мимо булочных, соблазнявших ароматами корицы и капучино. «Долой целлюлит», – говорила я себе, но не всегда убедительно. Витрина с булочками и пирожными – образ, лучше всего характеризующий суть немецкой жизни: сладко и вредно.

В Германии я впервые в жизни ощутила смену времен года, насладилась каждым сезоном в отдельности. Все были неповторимы и по-немецки основательны. Зима – это прогулки по рождественским рынкам, которые из года в год радуют, как в первый раз. В Германии они начинаются обычно за четыре недели до Рождества и представляют собой маленькие городки из лубочных деревянных домиков-прилавков, с которых владельцы (часто они же и производители) продают елочные украшения, вязаные шарфы, шапочки для детей и взрослых, самодельные ювелирные украшения из натуральных камней и конечно же традиционный глювайн, сосиски в булочках, запеченную картошку с кварком (мягким сыром), вафли с вишневым вареньем и мои любимые Reibekuchen (немецкий вариант картофельных оладьев или драников), которые почему-то принято подавать со сладким яблочным муссом. Под рождественский рынок обычно отводят главные площади. Немцы стремятся побывать на нескольких, например в своем городе и в соседних, а потом на работе делятся впечатлениями. Сезон покупок открывается в декабре поисками подарков на Рождество, плавно переходит в январские распродажи и завершается в феврале рейнским карнавалом, на который я как истинный житель Дюссельдорфа смотрю несколько свысока. Празднование начинается в «бабий четверг». Ровно в 11 часов 11 минут все прекращают работать, власть переходит в руки женщин и начинается обрезание мужских галстуков. Чем больше срежешь, тем лучше. Каждого мужчину надо при этом поцеловать. В этот день все коллеги приходят на работу либо в самых идиотских галстуках, либо совсем без них. Начиная с «бабьего четверга» все главные улицы и в особенности питейные заведения Рейнского региона переполнены шутами, ведьмами, скоморохами, принцессами, героями мультфильмов и прочими веселыми персонажами. Кульминацией праздника считается костюмированный парад в «розовый понедельник», который объявлен официальным выходным. Участники парада развлекают зрителей розыгрышами, пародируют популярных политиков, танцуют на передвижных платформах, поют Viva Colonia! [51] и бросают тысячи и тясячи конфет в толпу зрителей. После «розового понедельника» празднование идет на убыль, но официально карнавал завершается в «пепельную среду» сожжением чучела зимы.