Милу и ужаснуло, и взбесило такое отношение Бериша.

– Зачем тогда ты приходишь сюда каждое утро? Стеф был уверен, что я найду тебя здесь. Ты мазохист или что?

Бериш улыбнулся:

– Я начал ходить сюда, когда поступил в полицию, и мне в голову никогда не приходило поменять ресторан. Хотя, по правде говоря, еда здесь не ахти, а запах жареного пропитывает одежду и потом никак не выветривается. Но если я перестану здесь показываться, это сыграет на руку тем, кто хочет, чтобы я вообще подал в отставку.

Мила не знала, за какие грехи расплачивается Бериш, но понимала, что тут ничем не поможешь; относительно же дела Кайруса усвоила одну вещь. Схватившись руками за столик, она надвинулась на спецагента, буквально нависла над ним:

– Стеф отправил меня к тебе потому, что, в отличие от всех остальных, ты не успокоился, верно? Когда все прочие отступились, ты продолжал доискиваться истины по поводу этих семерых пропавших. Тогда ты и совершил ошибку, из-за которой тебе объявили бойкот. Я считаю, однако, что ты до сих пор не оставил намерения узнать, что тогда произошло. Может, ты и хотел бы отстраниться, но что-то мешает тебе, я уж не знаю, что именно. Покой, в который ты погрузился, ни дать ни взять как буддийский монах, не что иное, как бешенство, преобразившееся в молчание. Правда в том, что если ты отступишь, то никогда себе этого не простишь.

Бериш выдержал ее взгляд:

– Тебе-то откуда знать?

– Со мной было бы то же самое.

Такой ответ, казалось, зацепил спецагента. Он привык к суровым, порой несправедливым суждениям о себе и еще не встречал в полиции человека, который бы не шарахнулся в сторону от висевшего над ним проклятия.

– Лучше тебе забыть об этой истории ради твоего же блага. Кайруса не существует, и все прочее – не более чем коллективная галлюцинация.

– Знаешь, что такое ПЖУ? – внезапно спросила она, думая о приписке карандашом под газетной вырезкой, которую оставил у канализационного люка Эрик Винченти.

– Куда ты клонишь?

– Потенциальные жертвы убийства. В Лимбе имеется соответствующий архив. Мы храним отпечатки пальцев, кровь или ДНК без вести пропавших, которые могли быть убиты. Забираем личные вещи – пульт дистанционного управления, зубную щетку, волос, застрявший в расческе, игрушку. Эти предметы хранятся прежде всего на случай, если возникнет необходимость опознать останки.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Четыре дня назад был убит мелкий торговец наркотой. Точнее, его утопили в трех сантиметрах грязной воды, в поилке для собак. Убийца оставил следы на веревке, которой связал жертву, но его личность не установили.

– Отпечатков не было в базе данных.

– Были, но не среди преступников, а среди жертв… в ПЖУ. – Мила достала из кармана мобильник и показала его Беришу. – Пять минут назад мне пришла эта эсэмэска. Эксперты установили, что отпечатки пальцев принадлежат некоему Андре Гарсия, бывшему солдату, гомосексуалисту, о котором двадцать лет не было вестей.

Бериш побледнел.

– Теперь, если хочешь, можешь снова заявить, будто тебе плевать, будто ты знать не желаешь, что за этим кроется. – Мила наслаждалась каждой секундой молчания. – Но похоже, одна из предполагаемых жертв Господина доброй ночи вернулась.

27

Мила все поняла.

По этому поводу не оставалось сомнений. Выходя из китайского ресторана, она оставила Бериша наедине с эхом последней фразы.

Возвещавшей возвращение Андре Гарсия из мира теней.

И речь не шла о непредвиденной случайности. Он вернулся, чтобы убивать. Это многое ставит под угрозу. Многое из того, что Бериш, пусть и скрепя сердце, принял решение защищать.

Спецагент сидел у себя в кабинете, положив ноги на стол. Опасно раскачивался на стуле, устремив взгляд в пустоту, безумный эквилибрист, стремящийся сохранить равновесие в мыслях.

Хич наблюдал за ним из угла, в который всегда ложился, – одно из преимуществ отверженного: ты можешь брать с собой на работу пса и тебе никто слова не скажет.

За стенами кабинета бурлила жизнь. Но ее неистовство затухало у порога: коллеги Бериша держались на должном расстоянии от его личного пространства. Он видел только смутные тени, мелькавшие за матовым стеклом двери.

Кабинет был местом его изгнания.

Но Бериш содержал его в порядке, как будто в любую минуту ждал посетителя. Папки с документами стояли на полках, выстроенные безупречно ровными рядами. На столе, со старанием размещенные, – стереоскопическая лампа, пенал, календарь и телефон. А перед столом, на равном от него расстоянии, – два стула.

Такая рутина спасала его в эти годы вынужденной изоляции.

Он выстроил вокруг себя барьер из обкатанных привычек, которые помогали терпеть презрение окружающих и одиночество. Рухнув в бездну, смешавшись с прахом, он был вынужден заново придумывать себе жизнь, а заодно и новый способ оставаться полицейским. Когда ты утратил уважение коллег, остается одно разумное решение: подать в отставку. Но как раз это его и не устраивало: осуждение без права апелляции. Расставшись с удостоверением, он падал бы все ниже и ниже. Так, по крайней мере, скольжение в пропасть приостановилось.

Несмотря на цену, которую приходилось платить каждый день, непочтительные жесты и косые взгляды вызывали на бой, заставляли бороться.

Битва началась, когда он купил первую книгу по антропологии. Он всегда был человеком действия, но теперь решил использовать ту сторону своей натуры, которой слишком долго пренебрегал, и книги заменили ему пистолет.

Ум стал его оружием.

Всем сердцем и всей душой он погрузился в изучение предмета и приложил немало стараний. Вначале то было простое любопытство, но вскоре Бериш увидел, какой здесь таится потенциал. Уроки, которые можно применять в ежедневной полицейской работе.

Антропология открыла перед ним новые горизонты, позволила многое понять и в других людях, и в самом себе.

В отделе определенно подумали, что он помешался, видя, как все свои дежурства Бериш проводит, окопавшись в кабинете и поглощая книгу за книгой. Но по сути, ему больше нечего было делать. Начальство не поручало ему никаких расследований, а коллеги не желали с ним работать.

Все надеялись, что он сломается и подаст в отставку.

Поэтому он должен был чем-то заполнять пустоту своих дней. И эти тома оказались великолепным наполнителем. Вначале Беришу казалось, что они написаны на каком-то непонятном языке, и у него не раз возникало искушение швырнуть фолиант в стену. Но мало-помалу смысл фраз становился все различимее: так остатки погибшей цивилизации всплывают со дна океана.

Когда Бериш таскал в кабинет коробки с книгами, коллеги провожали его косыми взглядами, не понимая, что у него на уме. На самом деле Бериш и сам не знал, для чего все это может пригодиться. Но был убежден, что рано или поздно из этого выйдет толк.