Немецкая наука была также разделена на две части, ведь в обоих государствах жили великие немецкие физики первой половины XX века. В Западной Германии обосновались Гейзенберг, фон Лауэ, Ган, в Восточной Германии оставался Густав Герц. Все четверо получили Нобелевские премии и были тесно связаны с Планком, особенно фон Лауэ.

Весной 1957 года фон Лауэ начал устанавливать контакты с Восточной Германией для организации совместных торжеств по празднованию столетия. Ему хотелось сделать более тесными связи физиков двух Германий, найти общие сферы, поэтому было необходимо, чтобы в программу торжеств не вмешивалась политика.

Фон Лауэ вел переговоры с физиком Робертом Ромпе (1905-1993), представителем Физического общества Восточной Германии. Ромпе также был членом Центрального комитета Объединенной социалистической партии Германии. Изначально фон Лауэ и Ромпе договорились о проведении только научных торжественных мероприятий. Сначала мероприятие должно было пройти в Восточном Берлине, на нем должен был произнести речь фон Лауэ, а на следующий день в Западном Берлине по этому же поводу должен был выступить Герц. На обоих встречах должны были присутствовать физики двух государств и известные личности, такие как Лиза Мейтнер, которая после побега от нацистов жила в Стокгольме.

Но время шло, а правительство Восточной Германии не давало ответа. Когда наконец партия разрешила провести мероприятие, она попыталась политизировать его в своих целях. В записях встречи представителей научных обществ и членов ЦК партии можно прочесть:

«Празднование столетия Планка для нас, как и для врага, -- мероприятие, имеющее важную политическую окраску, невзирая на научные вопросы. [...] Можно доказать, что Планк наш, а не фашистов из Западной Германии».

По мере того как приближались торжества, партия все больше активизировалась. Даже политбюро выпустило обращение, опубликованное 23 апреля, в день рождения Планка, в одной из партийных газет. В обращении Планк представлялся как один из величайших ученых столетия, и несмотря ни на что подчеркивались его «материализм» и «антипозитивизм» — два направления философии, близкие к марксизму-ленинизму. Финал обращения неподражаем:

«Только рабочий класс, построивший социализм и защищающий мир во всем мире, имеет право чествовать великого физика Макса Планка. Буржуазия потеряла свое право на пионеров науки. То, что создал Макс Планк, а с ним целое поколение молодых ученых, не может быть принято капитализмом».

А ведь Планк всю свою жизнь был монархистом, верующим! Кроме того, он симпатизировал правой партии, всю жизнь прожил как буржуа. А теперь на него заявлял свои права рабочий класс!

Наконец 24 апреля прошло торжественное мероприятие в здании Оперы в Восточном Берлине. В нем участвовали все великие немецкие физики первой половины столетия: фон Лауэ, Гейзенберг, Ган, Борн, Герц, Франк... Приехали Лиза Мейтнер, первый секретарь партии Вальтер Ульбрихт, посол Советского Союза. Вечер был открыт председателем Немецкой академии наук Максом Вольмером, который, пропустив все партийные инструкции, выступил с призывом к международному научному сотрудничеству. Затем говорил Макс фон Лауэ, рассказавший о научной деятельности Планка.

На следующий день прошло совместное заседание в Зале конгрессов в Восточном Берлине, на котором произнесли речь Гейзенберг и Герц, политики на мероприятии отсутствовали. Вечером президент Восточной Германии Гаусс и тогдашний мэр Берлина Вилли Брандт пригласили ученых обоих государств на торжественный прием.

Практически единственным главным героем мероприятия в Западном Берлине была наука, а единственно возможная его подоплека состояла в способности преодолеть идеологические различия, разделявшие два лагеря когда-то единой Германии. Это можно было считать полной посмертной победой Планка, которая была достигнута в стиле великого ученого: дипломатическая борьба с политическими силами без открытой конфронтации для защиты науки любой ценой.

Когда мы исследуем жизнь какой-либо исторической личности, то, как правило, сокращаем всю ее сложность до единого ясного образа. Моцарт у нас получается беззаботным дарованием, Эйнштейн — рассеянным гением, Нерон — опасным безумцем. Эти указатели помогают нам не заблудиться в темном лесу имен, делавших историю, но подобные ярлыки не более чем грубое упрощение. И такой подход становится еще более ошибочным, когда разговор заходит о личностях, которые, как Макс Планк, прожили долгую жизнь в трагическую эпоху.

Был Планк храбрецом или трусом? Несомненно, в нем было и то, и другое. Можно с уверенностью утверждать, что в течение долгих лет, прожитых в нацистской Германии, он не раз чувствовал страх за свою жизнь и за тех, кто его окружал. Опасность была слишком реальной и могла отнять жизни близких, поэтому были дни, когда ученому приходилось вскидывать руку в нацистском приветствии. Но он нашел в себе смелость говорить о заслугах Эйнштейна даже на собрании нацистских офицеров, организовать вечер памяти Фрица Габера, открыто выступая против режима, или противостоять влиятельным нацистским ученым. Планк был консерватором, националистом, монархистом и религиозным человеком, но при этом не был догматиком. Ученый был достаточно умен для того, чтобы изменить мнение, когда того требовали обстоятельства. Он доказал это в науке — когда изменил свою позицию по поводу атомизма, и в политике — когда искренне раскаивался в подписании манифеста, поддерживающего немецкие войска в Первой мировой войне. В качестве руководящего направления Планк постоянно выбирал высокое чувство долга. Он выполнял свои обязательства в течение 36 лет преподавательской деятельности и впоследствии, направив свои усилия на развитие науки, читал лекции повсеместно. Кроме того, Планк был очень сердечным человеком, который вызывал любовь окружающих.

Среди всех достойных упоминания моментов его исключительной научной биографии предлагаем читателю вспомнить воскресный вечер в октябре 1900 года, когда к Планку пришел в гости Генрих Рубенс. Вот Рубенс уходит, а Планк остается, в задумчивости садится в кресло; он поражен тем, что рассказал ему коллега об измерении излучения черного тела в инфракрасной части спектра. Если закон Вина в этой части не выполняется, его собственный закон должен быть неверным или неполным. Он встает и идет к рабочему столу. Просит Марию, чтобы она принесла ему в кабинет чашку кофе. Ученый садится за стол, перед ним, вероятно, логарифмическая таблица, и он начинает делать расчеты на листе бумаги. Он пробует добавить в формулу отношения энтропии к энергии еще одну величину и наконец получает выражение, кажущееся многообещающим. Он проверяет, чтобы верхние и нижние пределы соответствовали законам Вина и Рэлея, и откидывается в кресле, удовлетворенный и заинтригованный. Входит Мария с чашкой кофе. Планк ласково улыбается ей и говорит: «Я нашел новую формулу, которая может понравиться Генриху».

Cornwell, J., Los cientificos de Hitler, Barcelona, Paidos, 2005.