По-видимому, к последней категории принадлежал Назар, музыкант, которого упоминает Андрей: «Назар-музыкант хочет побывать дома»[251]. Любопытно, что для Андрея желание Назара достаточно важно и заслуживает упоминания в дневнике, как и просьбы приближенных к семье слуг (например, няни, поваров и кучеров) отправиться куда-либо с визитом или поручением, которые часто попадают в дневники как Андрея, так и Натальи. Наконец, в ту же группу доверенных и умелых слуг входили рабочие, которых нанимали по особым случаям, когда собственные крепостные Чихачёвых не могли выполнить какую-либо работу, например когда в имении «обе мельницы переломались» и Андрей записал, что «надобно будет нанять мастера; а свои говорят не умеем»[252].

В одном из многочисленных списков дел, которые надлежит сделать, есть пункт, напоминающий Андрею «требовать утреннего и вечернего рапорта» от наиболее ответственных крестьян: «Рачка, Дорожаевского старосты, Акулины [вероятно, экономки], Садовника и всех троих Кучеров»[253]. Статус квалифицированных крепостных повышался в зависимости от степени их вовлеченности в повседневную жизнь семьи и уровня ответственности за выполнение важнейших поручений. Таким образом, некоторые из недворовых крепостных также обладали достаточно высоким статусом: например, деревенские старосты, выбранные из числа глав крестьянских семейств. Старосты отвечали за соблюдение крестьянами дисциплины, обеспечение работ на барщине и справедливое распределение земли, товаров и привилегий между крестьянскими дворами. Письма, которые старосты отдаленных деревень регулярно писали Чихачёвым, показывают, что большинство из них (хотя и не все) были грамотны[254]. Без сомнения, именно потому, что на плечах старост лежало столь тяжкое бремя ответственности, Андрей считал себя обязанным познакомиться с ними: «Занялся Ярославскими крестьянами»[255]. Старосты собирались для официальных совещаний («съездов»), но из кратких заметок в дневнике Андрея неясно, присутствовали ли на этих встречах Андрей или Наталья: «Рачок, Агафон и прочие старосты отправились по домам, и съезд ихний назначен к 10‐му марта»[256].

Староста одной из деревень Андрея, Димаково, писал, что полиция спрашивала у него о выплате по ссуде, взятой Андреем в Опекунском совете (Андрей выслал деньги почтой). Очевидно, полиция принимала за должное, что крепостному старосте Андрея поручают такие важные дела, как внесение платежей по государственным ссудам[257]. В 1859 году Андрей и Наталья получили отчет от старосты Чекалино, Василия Егорова. Почерк Егорова выглядит уверенным и «европейским» по стилю, то есть напоминающим почерк чиновника, хотя и не такой изящный. Помимо некоторого количества набожных изречений, в письме содержится сообщение, что «повсеместно величайший неурожай, – хоть по миру ступай поголовно». Чтобы адресаты письма не подумали, будто он нарочно преувеличивает, Егоров добавляет: «Если я лгу, то Отце мне небесный не потерпит». Он заканчивает письмо отчетом об оброке, выплаченном всеми, кроме одного человека, который просит «Вас слезно потерпеть», поскольку у него большое семейство с малолетними детьми. Всего Егоров прислал 475 рублей ассигнациями. В недоимке за крестьянами оставалось еще 437 рублей 50 копеек, и Егоров завершает письмо просительно, хотя и не заискивающе: «При сем Вас просим убедительно и отечески, если не верите нам, то Богу верьте, потерпите сколько-нибудь»[258].

Помимо описанной крестьянской иерархии существовали и гендерные различия. Важнее всего то, что от крестьянок ожидали гораздо более высоких нравственных устоев. В 1850 году отец Сила просит Наталью прислать служанку, на которую можно было бы положиться: «Дешевизна ли хлеба, или безнравственность этих походячих работниц, только что день, то почти новая раба и прогресивно одна другой хуже». Он умоляет: «Нет ли у вас, матушка Наталья Ивановна, во дворе или в деревне женщины с порядочным поведением… умеющей не больше, как выстирать платье, сварить щи и кашу, одним словом, без больших претензий, лишь бы около дома черновое дело делала?» Если такая найдется, отец Сила обещал платить такой женщине 4 рубля в месяц, «при ее собственной одежде, как это до сих пор обыкновенно у меня и по городу ведется. Если же сама она нуждается одеждой, в таком случае, с понижением месячной цены, я возьмусь доставлять ей верхнюю одежду и обувь»[259]. В следующем письме месяцем позже отец Сила благодарит Рачка, который привез ему «работницу», а также Андрея и Наталью: «Женщина, по-видимому, очень скромная»[260].

Иерархия предполагает дисциплину: поскольку обязанности и привилегии крестьян очень разнились, помещики неизбежно сталкивались с конфликтами и даже прямым сопротивлением их власти. В той же статье, в которой Андрей описывает свои отношения с крестьянами как дружелюбные и полные «обоюдных выгод», он признает, что ни одно сообщество не совершенно, и радостно объясняет, как он поддерживает дисциплину среди крепостных:

Цитата из Пушкина была лишь одним из способов Андрея напомнить своим крестьянам, какого поведения он от них ожидает. Он также прибегал к телесным наказаниям, признавшись однажды, что, не разбираясь, «перебил» нескольких домашних крепостных девушек, когда они не углядели за маленьким Алексеем и тот обжегся о самовар: