Если верить летописцу, половцев разбил… Святослав Ярославич Черниговский. Вот именно что — "если верить". У меня, читатель, такого желания не возникает. Уж больно странно получается — три князя вместе были наголову разбиты половцами, а потом один из них, хозяин не самого крупного города, вдруг взял, да тех же самых половцев победил.

Верится? Мне — не очень.

А "Слово о полку Игореве" смутно упоминает о каком-то не то набеге, не то походе Всеслава "от Киева до кур Тъмутороканя". Комментаторы "Слова…" обычно настаивают, что-де Тъмуторокань здесь — просто-напросто символ какой-то очень удалённой земли — ведь летопись, мол, молчит о каких-то походах Всеслава в том направлении.

Но летопись, как вы уже могли убедиться, читатель, много о чём молчит. А в "Слове о полку Иго-реве" походом на Тъмуторокань обозначается не просто некое странствие за тридевять земель, в тридевятое царство, а поход на половцев.

И скорее всего именно ополчение киевлян во главе с князем-чародеем отшвырнуло кочевников от столицы — ну а черниговский Святослав мог и впрямь перехватить какую-то шайку бегущих с поля битвы захватчиков и приписать себе победу.

Впрочем, это мог сделать за него летописец Киево-Печерской обители, чей игумен, Никон, откровенно симпатизировал черниговским князьям.

И ещё один заслуживающий внимания факт — в том же "Слове о полку…" сообщается, что "Всеелав князьям города делил". А после возвращения Изяслава внезапно оказалось, что в Новгороде и Смоленске, городах, оставленных Ярославом Владимировичем своему старшему сыну, преспокойно восседают родственники младших Ярославичей, Всеволода и Святослава.

Не эти ли города "делил" князьям ставший киевским князем Всеслав? Но в таком случае приходится признать, что младшие братья изгнанного Изяслава сочли выбор киевского веча вполне законным и признали право полоцкого оборотня наделять их городами.

Если так — это лишний довод в пользу того, что Всеслав приложил руку к разгрому орды Шарукана, и приложил очень серьёзно[36]. Но победа далась нелегко — а с запада уже двигалась на Киев новая гроза.

Изяслав с сыном Мстиславом даром времени не теряли. Они бросились в Польшу — очевидно, не рассчитывая на поддержку в Русских землях. В лесах и болотах Полесья до XIX столетия молились Перуну и Яриле, а в Волынских землях только после монгольского нашествия угасли жертвенники огромных святилищ, так что это были не те края, где можно было бы искать управы на князя-оборотня, князя-чародея.

С востока шли половцы, на юге лежала легко доступная их конным ордам степь, на севере — владения кривичей, подданных оборотня — там-то Ярославичей, пожалуй, встретили бы ещё "теплей", чем в половецкой степи. И потомки "Злого Хромца" кинулись искать прибежища в ближайшей христианской столице — польском Кракове[37].

В Польше Изяслава поняли очень хорошо. Ещё живы были люди, помнившее великое языческое восстание Маслава, едва не восстановившего в Польше древнюю, веру, променянную на прелести юной богемки Дубравки отступником Мешко I.

Тогда, кстати, по сообщениям "Великой польской хроники", в отрядах Маслава дрались и русичи. Наши комментаторы не без обиды замечают, что киевский князь Ярослав как раз помогал "законной" власти польских князей-христиан, приведших с собою немецких и венгерских карателей.

Верю, помогал — да вот только на Руси и помимо "Злого Хромца" жило немало людей, и возможно, воины-язычники оклеветанного и загубленного им брата, Святополка Ярополковича, подались на запад, под знамёна Маслава.

Повторение тех лет было для власти и костела страшнее любых ночных кошмаров. А вокняжение на Руси полоцкого оборотня ощутимо попахивало именно такой перспективой.

Дело в том, что рассказ о восстании 1068 года полон странных, глухих недомолвок. Почему у киевлян не оказалось ни оружия, ни коней, почему они пришли требовать их у князя, какая "дружина" пребывала в заточении и за что?

Очень интересно и ещё одно обстоятельство — именно в этом году в Киеве был убит новгородский епископ Стефан, задушен собственными холопами.

На этом обстоятельстве хочется остановиться чуть-чуть подробнее. У нас часто можно прочесть, что христианство и церковь на Руси радели об облегчении участи рабов, смягчали сердца жестоких хозяев и так далее и тому подобное.

Всё это не более чем беллетристика, сентиментальная художественная литература. Нигде, даже в христианских житиях, нет примеров жёсткого отношения славян-язычников к рабам. Совершенно напротив — византийский автор Маврикий Стратег, например, говорит о том, что рабство у славян не было постоянным, и по прохождении некоторого срока пленнику дозволялось либо вернуться на родину, либо обзавестись своим хозяйством и жить в славянском племени.

Спустя три столетия араб Ибн Русте говорит про руссов, что они "к рабам относятся хорошо и заботятся". Слова для обозначения раба и ребёнка, подростка, в славянских языках почти одни и те же — отрок, хлоп(ец), роб, паробок и пр.

Напротив, где в летописи заходит речь о свирепой расправе господина над рабом, там обязательно упоминается христианский иерей, зачастую — высокого сана. Предшественник Стефана, Лука Жидята (показательные прозвища носили первые иереи православной Руси, ничего не скажешь!), отрезал своему холопу Дудике язык и отрубил руки.

Прославился кровавыми казнями, увечащими пытками ростовский епископ Феодор, живший столетием позже — по его приказу выжигали глаза, "язык урезая", даже распинали на стенах. Его современник Варлаам Хутынский отписал Спасскому монастырю земли "с челядию и с скотиною" — рабы-челядины для этого иерея были на одном уровне со скотом.

Да и странно было бы ожидать чего-то другого — ведь христианские проповедники несли на земли Руси не какую-то абстрактную "культуру", а вполне определённые обычаи и законы Восточной Римской империи.

Той самой империи, где некогда раб определялся как "говорящее орудие" — в одном ряду с "орудием мычащим" (рабочей скотиной) и "орудием немым" (инструментами и сельхозинвентарём). Изменило ли что-то принятие христианства?

Изменило, как же — вот только характер этих изменении может удивить читателя, привыкшего мыслить категориями романтических сказок о кротком христианстве и жестокой языческой Римской империи.

Так, император-язычник Адриан (117 — 138 гг.) запретил хозяевам убивать рабов или позволять убийство. Знатную римлянку, по пустячной прихоти насмерть замучившую свою рабыню, Адриан отправил в ссылку на пять лет.