– Ну, если бы вам удалось доказать, что мистер Лессингем виновен в убийстве, вы и ваши обвинения сразу же попали бы в сферу внимания британской Фемиды. Английский закон беспристрастен. Если Пол Лессингем в самом деле совершил убийство, он будет повешен точно так же, как какой-нибудь Билл Браун, то есть любой другой человек, совершивший подобное преступление.

– Вы уверены, что это в самом деле так?

– Да, – и вы при желании без труда сможете сами в этом убедиться.

Мой гость поднял голову и устремил взгляд своих горящих глаз, выдержать который было очень нелегко, куда-то перед собой, словно видел там кого-то или что-то.

– И в этом случае он будет опозорен?

– Да, безусловно.

– В глазах всех мужчин?

– Да, в глазах всех мужчин – и женщин тоже, я полагаю.

– И он будет болтаться на виселице?

– Если будет доказано, что он виновен в преднамеренном убийстве, – то да.

На ужасном лице моего гостя появилось выражение какого-то дьявольского ликования, которое сделало его внешность еще более омерзительной и пугающей. Мои слова явно доставили ему удовольствие.

– Возможно, я в итоге так и сделаю – в самом конце! – Мой странный посетитель широко, как только мог, раскрыл глаза, а потом плотно их зажмурил, словно пытался представить себе исключительно приятную картину, которую рисовало в этот момент его воображение.

– Ну, а пока, – продолжил он, снова открыв глаза, – я расквитаюсь с Лессингемом по-своему. Он уже знает, что по его следам идет мститель – еще бы ему не знать. И мысли об этом, преследующие его днем и ночью, будут вызывать у него такой же страх, как и сама смерть. В своем воображении он будет умирать множество раз. Он будет понимать, что спасения нет, что рано или поздно наступит момент, когда солнце для него погаснет навсегда. Страх будет гнездиться у него в душе ночью и днем, когда он будет вставать с постели по утрам и ложиться в нее вечерами. Смерть постоянно будет находиться где-то совсем рядом с ним. Суть моей мести в том и состоит, что он будет каждую минуту чувствовать, что дни его сочтены, и что СМЕРТЬ, НЕОТВРАТИМАЯ, УЖАСНАЯ, все ближе и ближе и вот-вот придет за ним, что этот момент вот-вот настанет. Именно тогда я его и убью!

Мой собеседник говорил и вел себя как настоящий маньяк, одержимый идеей расправы со своим врагом. Если он говорил хотя бы наполовину искренне – а все его интонации и выражение лица говорили о том, что он ничего не придумывает, – то мистеру Лессингему в самом деле была уготована ужасная судьба, а значит, и Марджори, скорее всего, тоже. Именно эта мысль заставила меня опомниться и спокойно поразмыслить над сложившимся положением. Получалось так, что либо Лессингему или кому-то действующему от его имени придется убрать стоящего передо мной фанатика, либо Марджори надо предупредить о том, что в жизни ее избранника имеется как минимум один эпизод, детали которого, пока не поздно, было бы крайне желательно прояснить. Позволить, чтобы Марджори крепко-накрепко связала свою судьбу с Апостолом, не подозревая о том, что он, вполне возможно, окажется человеком, на которого будет открыта охота, – нет, об этом нечего было и думать.

– Я смотрю, вы стали говорить очень длинными фразами, – заметил я.

Мои слова немного остудили пыл собеседника. Он снова опустил взгляд, а руки скрестил на груди жестом, выражающим смирение и покорность.

– Прошу меня простить, мой господин. Моя рана еще не зажила.

– Кстати, что это была за странная история сегодня утром? Я имею в виду небольшой инцидент с изображением таракана.

– Таракана? Я не понимаю, о чем вы.

– Ну, или жука.

– Жука!

Голос моего собеседника разом потерял свою звучность – он повторил слово «жук» чуть слышно – и, как мне показалось, слегка ахнул.

– После того как вы ушли от меня, мы с Лессингемом обнаружили в моей лаборатории, на листке бумаги, весьма добротно выполненный рисунок, изображающий жука. Как я понимаю, это вы оставили его перед уходом. Кажется, это был Scarabaeus sacer – священный скарабей, не так ли?

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Эта находка произвела очень сильный эффект на мистера Лессингема. Интересно почему?

– Я ничего об этом не знаю.

– Нет, знаете. И прежде чем вы уйдете, мне тоже хотелось бы что-нибудь об этом узнать.

Мой собеседник теперь дрожал, как в лихорадке, взгляд его беспокойно метался в разные стороны. Вероятно, было что-то особенное в древнем жуке-скарабее, который так часто встречается в египетской мифологии, – что-то такое, что одно лишь рисованное изображение этого насекомого вывело из равновесия такого хладнокровного, в совершенстве владеющего собой человека, как Пол Лессингем. В итоге я пришел к твердому выводу, что мне необходимо выяснить, в чем тут секрет. Стоило мне лишь напомнить Лессингему об утреннем инциденте – и он снова повел себя исключительно странно. Несомненно, мне следовало, если будет такая возможность, как можно скорее, прямо здесь, на месте, разобраться в этом вопросе.

– Послушайте меня, мой друг, – обратился я к своему необычному собеседнику. – Я человек простой и привык говорить прямо и ясно. Для меня это, можно сказать, что-то вроде хобби. Так вот. Либо вы сейчас же дадите мне необходимую информацию, либо я применю против вас мою магию – и весьма возможно, вас ждут самые плохие последствия.

Я протянул руку к рычагу, и электроды машины тут же заискрили. Мой гость при этой демонстрации моего могущества снова задрожал крупной дрожью.

– Мой господин, я не знаю, о чем вы говорите.

– Не смей мне лгать. Расскажи мне, почему при виде листка бумаги с изображением жука Пол Лессингем весь пожелтел и позеленел – как я полагаю, от ужаса.

– Спросите об этом у него, мой господин.

– Возможно, я так и сделаю – позже. Я спрашиваю об этом тебя. Отвечай – или берегись моего гнева.

Демонстрация работы электрической машины шла полным ходом. Мой гость смотрел на происходящее во все глаза, и было ясно, что он мечтает о том, чтобы я поскорее закончил показывать мое могущество. Затем, словно устыдившись своей трусости, он вдруг, сделав над собой усилие, предпринял попытку преодолеть свой страх – и это удалось ему гораздо лучше, чем я ожидал.

– Я – дитя Изиды! – воскликнул он, явно стараясь, чтобы это прозвучало с достоинством.

Мне показалось, что эти слова были произнесены им не столько для того, чтобы произвести впечатление на меня, сколько ради того, чтобы подбодрить самого себя.

– В самом деле? Что ж, в таком случае я сожалею, что не могу поздравить богиню с таким отпрыском.

После того как я произнес эту фразу, что-то изменилось – в голосе моего собеседника появились повелительные нотки, которых я до этого не слышал.

– Молчать! – выкрикнул он. – Вы не знаете, о чем говорите! Я вас предупреждаю, как и Пола Лессингема, – будьте осторожны и не заходите слишком далеко. Не ведите себя так, как он, – прислушайтесь к моему предостережению.

– Я не понимаю, от чего вы меня предостерегаете? От жука?

– Да! От жука!

Если бы я находился под присягой и мне предстояло сделать некое письменное заявление по поводу происшедших событий в присутствии свидетелей в офисе адвоката, думаю, в такой ситуации я бы не стал ничего писать и оставил бы лист бумаги чистым. Никому не нравится чувствовать себя одураченным, как и признавать, что кто-то одурачил его в прошлом. Но с тех самых пор, когда происходил этот разговор, я все еще гадаю, одурачил ли меня тогда этот самый представитель «детей Изиды» или нет. Пожалуй, одному только богу это известно. Во всяком случае, заявившийся ко мне домой тип если и играл, то был достаточно убедителен. Но чем дальше уходит в прошлое этот эпизод, тем все больше и больше я прихожу к выводу, что с его стороны это было манипулирование – невероятно, нечеловечески умное и тонкое манипулирование, если хотите. Да, именно так и не иначе. Если же за этим стояло что-то еще, то, значит, на небесах и на земле во сто крат больше удивительного, чем в наших представлениях о существующем мире. И одно лишь понимание этого находится близко к пределу способностей здравого человеческого рассудка к восприятию и вызывает страх.

Я, однако, не был приведен