было стихией его жены, однако теперь довериться оказалось некому, выбирал он сам, и выбор его выглядел весьма и весьма необычным. Для прихожей, чьи стены были оклеены чёрно-белыми обоями с африканскими мотивами, он захотел тёмный, почти чёрный ламинат, который наискось переходил в янтарно-жёлтый пакет зала. Что Аркадий Иванович хотел этим сказать, он сам не понимал, но ему так нравилось. Как нравилось и диаметрально противоположное: тщательно оштукатуренные стены зала были покрашены светло-синей краской и отделаны лепными узорами с позолотой, но выглядела эта композиция не вычурно и патетично, как может показаться, а легко и изящно, с соблюдением меры, однако безо всякого намёка на уют, который здесь и не подразумевался. Уюта не прибавляла и тяжеловесная, дорогая мебель в строгом европейском стиле, из красного дерева и настоящей кожи, состоявшая из трельяжа в углу напротив входа, высокой витрины в другом и между ними длинного комода с зеркалами во всю стену. Посреди комнаты стоял огромный кожаный диван с двумя креслами, пространство позволяло, а напротив – целый арсенал из телевизора, стереосистемы, проигрывателя дисков и прочей техники на подставках из стекла и стали. Как уже говорилось, дед был очень современным, и когда Аркадий въезжал в эту квартиру после его смерти, ему не пришлось ничего докупать.

Кабинет вызывал симпатий больше других помещений. Это была всё та же, что и до переделки, длинная узкая комната, заполонённая стеллажами с аккуратно расставленными книгами, справа от входа притулился старенький письменный стол, на котором возвышался, помимо разнообразных письменных принадлежностей, новенький компьютер.

А спальня разительно отличалась от других комнат, в ней почти всё осталось по-старому. Ремонт, конечно, затронул и её, постелен новый ковёр, обновлены стены и потолок, но обстановка сохранилась та же, что и при жизни бабки. Изменения коснулись лишь одного – сохранена только одна из двух ранее составленных вместе кроватей, между которыми в своё время клался валик из одеяла, чтобы не чувствовалось, что их именно две, поверх которого лежал собственноручно сшитый Светланой Савельевной большой матрас, ныне, сложенный вдвое, занимавший своё законное место на оставшемся ложе. Эта комната являлась единственной, по которой чувствовалось, что в квартире живёт старик, в ней пахло старостью, и мебель 70 годов, пусть очень качественная, а в своё время так и совсем предел мечтаний, только усиливала данное впечатление, выглядя на фоне остальной просто рухлядью.

– Я забыл спросить. Ты сюда по-хорошему пришёл, или это просто визит вежливости?

– Это по-хорошему визит вежливости.

– Ну и правильно, надо уметь совмещать приятное с полезным. Знаешь, внучок, ты теперь один из немногих людей, которых я встречал за свою жизнь и у которых мне действительно есть что спросить.

– Приятно, конечно, но зачем же так откровенно?

– Что ты как девочка засмущался? Ты это брось, мы с тобой родные, пусть на четверть, но родные, никаких припонов между нами быть не должно.

– Я не к тому. Я ещё в самолёте почувствовал, что возвращаюсь на Родину, ко мне пристал один мужик, друг отца, и давай тыкать в лицо откровенностями. И благо, если бы они несли положительные эмоции, были бы лёгкими и непринуждёнными, так нет же, безвкусная жвачка, а местами раздирало уныние. У них так не принято.

– Ты у нас, считай, первым в семье потерял девственность, жил заграницей, можешь судить, что да как.

– Нет-нет-нет, судить можно и без «потери девственности», как ты выразился. Важнее не жизнь заграницей, а уровень образования.

– А я не согласен. Тогда давай скажем ума и воспитания, если ты хочешь обобщить, но не следует сбрасывать со счетов и непосредственный личный опыт.

– Выходит, ничего нельзя сбрасывать со счетов.

– Вот и не надо. Сложность в простоте – великая вещь. Чтобы получить один-единственный и при том определённый результат, должно сойтись много всего. Но ты так ловко перевёл тему, думаешь, дедушка старенький, он забудет, а вот и нет, я тебя просто так из-за истории с той девчёнкой в покое не оставлю.

– Да не о чем говорить. Было и прошло.

– Ты, наверно, ещё не задумывался о счастье. Сколь бы само по себе оно не было ничтожным, у человека оно должно быть.

– Вот как? Отчего же оно ничтожно?

– Не так уж часто дед тебя чему-то поучал, так что можешь сейчас чуток и послушать.

– Я вообще не помню, чтобы ты меня чему-то учил.

– И ладно. Считай, сделал мне комплимент. Я в последнее время частенько вспоминаю, как мы сходились с твоей бабкой, тяжело сходились, я бы даже сказал нервно, противоестественно, но потом вроде ничего, обвыклись друг с другом, и имелся во всём этом один момент, то есть не просто момент, некоторая длительность, несколько месяцев, как раз между предложением и свадьбой, не то дурмана, не то спокойствия, не то метаний, не то радости, короче говоря, чёрт знает чего. В конце концов я пришёл к выводу, что то время было временем моего счастья, было и прошло, как ты выразился, никогда более я такого не испытывал. Мне тогда казалось, что всё вокруг вторит моим мыслям, что все люди со мной заодно, что я понимаю подноготную всех вещей и таким образом господствую над ними. А если разобраться: ничем кроме учёбы я не занимался, а она мне очень нравилась, утоляла жажду знаний, без дураков, и разнообразила жизнь; имелась у меня пара-тройка друзей и много знакомых, но все из института, даже с одного курса, и не удивительно, что мы интересовались примерно одним и тем же; о широте познаний не стоит и заикаться, ты сейчас знаешь гораздо больше, чем я в то время, хотя я был старше на семь лет.

– И какой же из этого вывод?

– Хорошо, что спросил, следишь за мыслью, а то я начал забывать, к чему веду. Вывод очень простой. Счастье – это согласие всего с самим собой, а поскольку всё – это очень-очень много, и для твоего опыта оно совершенно случайно, то чем ты ограниченней, тем больше у тебя шансов стать счастливым.

– Что-то невесёлый у тебя, дед, получился вывод.

– Почему? Вывод вполне нейтральный. Дело лишь в том, как его воспринимать.

– И как же?

– Правильно воспринимать. Засунуть-ка себе своё самолюбие куда подальше, не чваниться и не заниматься самообманом, не считать, что всё вокруг создано лишь для тебя, а знать своё место и понимать степень своей ограниченности. Никто никого ни к чему не принуждает. Да, в жизни любого человека должны быть счастливые моменты, но именно моменты, сама жизнь – это уже длительность, в ней много