Потенциально возможным преступником мог быть Маршал, холодный и расчётливый командир морских котиков. Для такого, как он, преступление было всего лишь очередной успешной операцией. Выверенный точный план, безупречное чёткое исполнение и удовлетворение не столько от обладания украденной вещью, сколько от проделанной работы.

Вот только нутром Ричи понимал, дудочка — не тот артефакт, для которого будет работать холодный разум. Что такое дудочка, для чего она нужна? Все выступление, связанное с этой недорогой свирелью, — танец и страсть, без двух артисток сама по себе она не имеет ценности. Она, скорее, может стать средством для какой-то более сложной махинации, а никак не целью хитроумной авантюры. Поэтому Ричи считал важным сосредоточиться именно на Лучиане. Завязать беседу, расслабить её, аккуратно найти ту черту, за которой она начнет говорить сама, но при этом не спугнуть излишней настойчивостью.

Он решил зайти с непривычной стороны, расспросить не о ней самой, а о других морских котиках. Ведь именно в суждениях о других мы часто открываемся яснее всего. Так он сможет узнать, какие качества она ценит, в том числе в себе самой, давая оценку сотоварищам, а какие презирает. Что для неё важно и под каким углом она смотрит на вещи.

— Не сложно с тремя напарниками-самцами работать? — начал он, сам понимая некоторую бестактность такого вопроса. Однако ответ последовал незамедлительно, будто Лучиана не раз отвечала на него:

— Ха… Самцами? Да брось! Никто не видит пола на войне и на службе. Мы все партнеры, сослуживцы, сотоварищи. Во время операции мы — команда, после неё — одиночки. Они не самцы, а я не самка. Мы — «маусхантеры».

Вибриссы у Ричи дернулись. Неужели вот так? С первого вопроса сразу попал в цель? В браваде Лучианы он отчётливо услышал настоящую обиду. Такая удача была подозрительна, и он решил не упускать возможности.

— Не может быть, — тактично возразил котектив, глядя на кошку. — Не поверю, что не складываются у военных отношения друг с другом. Служебные романы существуют столько же, сколько существуют сами службы. Кошки всегда образуют пары, профессия тут не преграда.

— Пары? Ах, не смеши меня, котектив! Пары — это туристы с туристочками, касающиеся хвостиками друг друга. Это кошечка-девочка, мягкая и пушистая, и котик-мальчик, сильный и заботливый. Это уют и романтика. Тут нет такого. Отношения — это что-то, что случается с другими, не с такими, как мы.

— Не с такими, как ты?

Вздох, который услышал Ричи, поразил его. Так могла вздыхать кошка, которой очень-очень грустно, а никак не боец морского спецподразделения.

— Да, именно. Не с такими, как я. С самого детства я не была кошкой ни для кого. Только товарищем, сослуживцем, рядовым — кем угодно, но не достойной внимания самкой. Слишком слабая, слишком болезненная, вечный котёнок-подросток, а не девушка. Сколько себя помню, я всегда была одна, во всех смыслах. У других котят было всё — сначала заботливая мама, тёплый пушистой бок родного существа, вдоволь еды. А мне доставались крошки, объедки, которые приносили мне «двуногие». Что со мной не так? Где, какой брак во мне, что выжить я смогла только из-за подачек существ, настолько более низких в развитии, что даже стыдно думать об этом? Как я ненавидела эту милость! И одновременно была ей благодарна. Я родилась и жила кошкой второго сорта. И так было всегда. Всегда! Конечно, мне хотелось, чтобы меня замечали, чтобы делали комплименты, ценили. Чтобы лапками мягко по палубе вышагивать и взгляды со всех сторон ловить, как артисточка эта наша! Что, разве плохие мои лапки? Чем мои хуже-то? А внимание обращают только на неё!

Вот оно, ревность! Ревность и зависть слышались в признаниях кошки-«маусхантера». Именно то, что Ричи и предполагал, — чувственный, эмоциональный мотив преступления.

— За что вообще их любить? — продолжала Лучиана. — Все как одна вертихвостки, уж я-то знаю. Единственного, кто увидел во мне кошку, а не жалкую неудачницу, увела именно такая. Тот волшебный раз, когда я была счастлива, — мои первые и последние отношения. Тоже «маусхантер» на корабле «Господар», мы там вместе служили. Ты знаешь, что такое счастье? Что такое любить, разделять с кем-то не только жизнь, но и работу, то, что умеешь лучше всего, и чувствовать при этом заботу и поддержку? Не знаешь, наверное.

Ричи промолчал, и она покачала головой, словно отгоняя мух.

— А я знаю и была уверена — это на всю жизнь. Вот только ошиблась. Отбила его у меня кошка-пассажирка. Да какое там отбила, там и отбивать-то было нечего. Поманила за собой, и он как одурманенный пошёл. Такая же актрисулька из театра Куклачёва. Сегодня тут, завтра там — гастролёрка! Прихоти ради, одним движением хвостика разрушила чью-то жизнь и наверняка даже не заметила. Я с тех пор зареклась смотреть на коллег. Смотреть хоть на кого-то. А как только увидела эту с рейса, сразу всё про неё поняла. Такого же племени — бесчувственная стерва, заботящаяся только о своём удовольствии. Ууу! Ненавидела и злилась на нее, пока танец не увидела, дудочку её не услышала… Это было как умереть и заново родиться. Будто бы всю душу из меня вынули, отряхнули и заново запихнули. Пока она танцевала, пока вместе с ней рождались и умирали звёзды, умирала и заново рождалась я. — Лучиана снова вздохнула так, что у Ричи защемило сердце. — Ты знаешь, что такое умереть? Вряд ли, откуда тебе. А я знаю. Я ведь умерла уже один раз. Да, я отчётливо помню, как это было. Когда умер мой старенький «двуногий», он закрыл меня в своей каморке на грязной улочке в Сулинском порту, и я тоже умерла. Корм быстро кончился, воды тоже не было. Я была совсем молодая, больная, ослабленная, не ела и не пила несколько суток. Как кусок грязной ветоши лежала у двери и ждала, когда последняя капелька жизни вытечет из меня. И она вытекла. Я точно помню, какое облегчение принесла мне внезапно пришедшая темнота. Не было больше жара, не было больно и не хотелось ни есть, ни пить, ничего больше не хотелось. А потом я пережила самое большое разочарование в жизни. Я открыла глаза. И снова почувствовала, как ломит тело, как болят все мышцы. Вот только желудок больше не сводило, и лежала я на чём-то мягком и чистом. А рядом со мной сидел «двуногий», и его огромная рука прикасалась ко мне так нежно, что я расплакалась. Его звали Влад, «двуногого», что спас меня. Он был матросом, другом моего старика, вернувшись из плавания, решил его навестить. Мы неплохо с ним поплавали. Уже потом, когда он выходил меня. Да, этот «двуногий» меня спас. Он мыл меня, кормил, лечил. Лишь много лет спустя я поняла, что единственный, кого я по-настоящему любила и в ком была уверена, это Влад. Мой «двуногий», которому я обязана всем. Я любила его больше себя, больше жизни! И тоже потеряла. Так нелепо, так несправедливо. В портовой драке не стало моего драгоценного существа. Какой-то пьяный приставал к девушке, Влад вступился и получил удар в кадык. Он упал и ударился затылком об асфальт. Зачинщик оказался известным каскадёром, постановщиком трюков, который отмечал последнюю смену на съёмках исторического кино. Его оправдали. Конечно же! По отчётам судмедэкспертов, смерть наступила в результате удара об асфальт. Вот так, снова лёгким движением чужой воли я лишилась самого ценного. Но в этот раз я была старше и не собиралась просто так смириться. Я жаждала отомстить! О, как я мечтала расцарапать его, покалечить, сделать инвалидом. В мыслях я практически чувствовала свои когти на его лице, ощущала, как проходят они сквозь его мягкую лысую кожу, как сдираю с него его мерзкое лицо, как мои когти скребут его скулы. И глаза, о да. Расцарапать ему глаза, впиться так, чтобы он визжал, чтобы остатки его примитивного разума вытекали с этим криком! Каждую ночь, закрывая глаза, я видела эту картину. Как он сгибается от боли, как воет и катается по асфальту, по тому самому асфальту, от удара об который якобы умер Влад. Как он захлёбывается криком и кровью, а я наблюдаю за этим… Я хотела смерти этого каскадёра, ждала его, караулила, но только потом узнала, что киношники уехали сразу после суда. И знаешь, ничего не почувствовала. Даже разочарования. Будто бы выгорела изнутри от этой ярости и боли. Так и жила, пустая-пустая, как баночка из-под консервов, все эти годы. Пока не услышала эту дудочку. Проклятая дудочка, как она напоминает мне о Владе! У него была такая же, я вспоминала, как он наигрывал посреди океана, и мне было очень больно. Но знаешь, Ричи, помнить всё-таки лучше, чем забыть… Как бы ни мучили меня воспоминания, пока слушала эту дудочку, я была живая. Поэтому я тоже ищу её. Не помочь Афине, а выразить благодарность за то, что она своим номером вернула меня к жизни….